войну, проходит сквозь историю России и Советского Союза. Страшные страницы в блокадном дневнике Дмитрия Лихачева воскрешают в памяти образы, поразившие нас в дневниках и газетных публикациях, вышедших за десять–двадцать лет до войны:

У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны.

Людоедство это нельзя осуждать огульно. По большей части оно не было сознательным. Тот, кто обрезал труп, — редко ел это мясо сам. Он либо продавал это мясо, обманывая покупателя, либо кор-мил им своих близких, чтобы сохранить им жизнь. Ведь самое важное в еде — белки. Добыть эти белки было неоткуда. Когда умирает ребенок и знаешь, что его может спасти только мясо, — отрежешь у трупа… […]

Я думаю, что подлинная жизнь — это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. […]

Только умирающий от голода живет настоящей жизнью, может совершить величайшую подлость и величайшее самопожертвование, не боясь смерти. И мозг умирает последним: тогда, когда умерла совесть, страх, способность двигаться, чувствовать у одних и когда умер эгоизм, чувство самосохранения, трусость, боль — у других11.

В отличие от Сорокина, Лидия и Лев Василевские в «Книге о голоде» 1922 года не перечисляют случаи каннибализма и некрофагии, о которых сообщалось в прессе, но останавливаются на значимых, на их взгляд, психологических аспектах. Они отмечают, что такое поведение, вызванное голодом, неудовлетворяемым в течение долгого времени, распространяется подобно эпидемии, как своего рода «психическая инфекция». Подобное происходило, например, в Башкирии, где, как пишут Василевские, по официальным сведениям, до 1 июля 1922 года (голод начался годом раньше) наблюдалось около двухсот случаев людоедства и две тысячи случаев трупоедства12. Убийство ребенка с целью накормить семью или продать мясо на рынке, выкапывание с этими же целями трупа постепенно становилось «нормальным», перестало приводить в ужас и даже оправдывалось теми, кого не коснулось во время голода это безумие. На сохранившихся фотографиях вид людоедов ужасает: скелеты, обтянутые кожей; безразличный взгляд — как у шизофреников в психиатрических лечебницах XIX века. Лидия и Лев Василевские были потрясены тем, что в этих бесчинствах участвовали дети — не в роли жертв, а в качестве активных исполнителей.

Самым жутким явлением в области детского голода оказывается детское трупоедство и людоедство. Соответственная глава о людоедстве вообще отнесена нами к концу очерка, здесь же мы только расскажем один выдающийся факт этого рода.

Что в орбиту людоедства в качестве пассивных, так сказать, участников голодный быт втягивает детей, это перестало быть исключительным: именно ради детей родители и идут обычно на этот ужас. Детей-то и кормят человечиной, как последним источником пищи, обезумевшие отцы и матери. То семья с голода поедает труп умершего младшего своего члена, то отец, не видя другого выхода, зарезывает ребенка у соседа и приносит, по его жуткому выражению, «говядины» детям, то родители под покровом ночи похищают часть трупа с кладбища и кормят им своих детей.

Но исключительность описываемому эпизоду придает то обязательство, что тут подростки выступили в качестве активных, самостоятельных людоедов, и притом объединившись для этой цели в шайку.

Состав этой последней — двое мальчиков 13 лет и одна девочка 14 лет. Один из мальчиков и девочка — брат и сестра, и, что типично для громадного большинства всякой детской дефективности, они — круглые сироты. Есть сведения, не установленные точно, что и покойные родители их были тоже людоеды; если так, то психическая зараза и здесь идет от взрослых.

По мнению наблюдавшего за детьми врача, они пошли на этот ужас, толкаемые любопытством: фактор, вообще очень сильный в происхождении этого явления. А затем «втянулись» в людоедство, как втягиваются люди в пьянство и разврат.

Многие наблюдатели вообще утверждают, что ребенка, раз попробовавшего человечины, уже неудержимо тянет в эту пропасть, что людоедство — это безумная и властная страсть, что людоеда можно сразу узнать по непередаваемому выражению его глаз. Едва ли человеческое мясо обладает какими-нибудь особыми свойствами, производящими переворот в психике; гораздо естественнее объяснить это тем, что страдания от голода, толкающие на людоедство, помрачают рассудок еще до момента людоедства. Во всяком случае, и для нашего времени беспримерны эти трое детей, заманивающие свои жертвы к себе в избу, ночью, во сне, душащие их веревкой и затем поедающие их.

Такими жертвами оказались двое маленьких детей и одна девушка 17 лет.

Юных людоедов пришлось поскорее увезти из древни во избежание самосуда сельчан; соседи особенно были возмущены, когда узнали, что у детей даже и крайности не было: в избе нашли 4 пуда лебедовой муки и лебедовой мякины.

Детское людоедство — последнее звено в запутанном клубке сложных явлений, куда входят и детский голод, и беспризорность, и преступность детская, и детский психоз13.

Дальнейшая судьба детей-каннибалов из имеющихся на сегодняшний день документов неясна. Можно предположить, что кому-то удалось вырваться из этого ужаса и пополнить ряды беспризорных. Вполне вероятно, что беспризорные, ставшие свидетелями каннибализма и некрофагии или видевшие изуродованные трупы, носили с собой эти страшные образы всю жизнь. В сознании ребенка умереть от голода, быть убитым, чтобы утолить чей-то голод, или убить кого-то с той же целью, вероятно, представлялось нормальным. Таким образом, убийство ради выживания становилось допустимым поведением даже для ребенка. По сравнению с общим количеством преступлений, от краж и грабежей до нанесения телесных повреждений, процент убийств был невелик, но тем не менее поразительно, что из 29 257 преступлений, совершенных беспризорными в 1924 году в России (не считая Москвы), отмечено 118 убийств, из них 20 были совершены детьми в возрасте от десяти до одиннадцати лет и 22 — детьми младше десяти лет14.

Не только голод мог толкнуть беспризорного напасть на человека и даже его убить. Часто нож шел в дело из-за мести, предательства или в ходе разборок конкурирующих банд. В автобиографическом романе Коли Воинова описывается, что в таких случаях происходило.

В Орджоникидзе было два детских дома. В нашем, имени «Третьего Интернационала», нас было от ста пятидесяти до двухсот, мальчиков и девочек в возрасте от шести до шестнадцати лет. Главного воспитателя прозвали Медведь. Это был высокий, суту-лый человек с длинным, невыразительным, рябым лицом. Глядя на него, никогда нельзя было понять, о чем он думает или в каком он настроении. Выражение его маленьких серых глаз всегда было жестким и безразличным. Он старался хорошо выглядеть, носил китель, брюки галифе, начищенные сапоги,