ни от тоски, как бы ни желал, а от слишком сильной боли раньше падает без чувств; но Цзинь Ган изыскал способ. Эти опыты ему, впрочем, быстро прискучили, и его брата жемчуг сомнительного качества тоже интересовал куда меньше новых лекарств; но Цзинь Чуну вечно не хватало средств.

В конце Тянь Жэнь зачем-то снова вспомнил про линчжи и накрыл одну жемчужину ладонью. Она была, наверное, последняя перед тем, как у него окончательно пересохнут глаза, маленькая, неровная; даже если он и сумел бы упросить лао Вэя её продать, она не стоила риска, редкие линчжи на неё не купить, но Тянь Жэнь весь день делал глупости. Только Цзинь Чун, конечно же, никому не доверял — присел рядом с лавкой, собрал весь жемчуг сам, потом схватил его за руку и спросил почти вкрадчиво:

— А это что тут?

— Это случайно, — прошептал Тянь Жэнь. Он действительно почти не видел, как всегда после слёз: глаза сначала горели, а потом подёрнулись туманом.

— Случайно, — фыркнул Цзинь Чун. От предвкушения успеха он даже слегка протрезвел.

Он забрал жемчужину из разжавшихся пальцев Тянь Жэня и назначил напоследок ещё три десятка ударов. Хорошо хоть, это было не ради жемчуга и лао Вэй больше не бил по ногам: он всегда был осторожен в подобных вещах.

Тянь Жэнь просто лежал тихо, уронив голову на лавку, и думал, умели ли другие как-то делать так, чтобы эти временные ноги не были так слабы и чувствительны. Он был слаб оттого, что рос на суше; но ведь те, кто рос в море, может, не нуждались в ногах вовсе.

— Простите, мастер Тянь, — забормотал лао Вэй.

— Ты не виноват.

— Вы, как-никак, наш благодетель.

Тянь Жэнь смутно вспомнил, что прошлым (позапрошлым?) летом выходил его младшую дочку, которая нарвала в лесу ядовитых ягод, но он мало что сделал, просто девчушка родилась под счастливой звездой, и он прошептал:

— Да полно, полно…

— Сделать что для вас?

— Просто набери воды. Как обычно. Греть не нужно.

Потом Тянь Жэнь — как обычно — просто перевалился через борт большой бочки и уснул на дне — в воде его даже не мучали беспокойные сны, а весь следующий день просидел с книгой в саду. Читать было больно, но это его не тревожило, потому что он всё равно помнил текст наизусть и успокаивало одно только прикосновение к страницам. Заново сушить рассыпанные травы сделалось бессмысленно, и он просто выбросил их за ограду. Он кормил дроздов в промежутках между дождями и пытался не думать о загубленных лекарствах, вообще ни о чём.

Не думать о пропавших иглах.

Он не досчитался трёх, когда проснулся, но ведь лао Вэй никогда бы не стал воровать вещи Тянь Жэня, да и молодой слуга не стал бы: лекарских иголок он, что ли, не видел? Набор у Тянь Жэня был плохонький, а три разрозненные и вовсе ничего не стоили.

Должно быть, он сам обронил их ещё раньше и забыл: он стал чудовищно рассеян теперь.

Тянь Жэнь почти убедил себя, что всё идет по-прежнему: не слишком хорошо, не слишком скверно, как все прошлые десять (пятнадцать?) лет, но потом пришли гости. Молодой господин Сун, чьи прищуренные строгие глаза всё ещё видели сияющую границу между миров. Пёстро одетая девочка, жёлтые лисьи глаза которой когда-то увидели страшную тень, а губы описать её не могли — она путалась, злилась. Зато она сказала Тянь Жэню что-то про его собственные глаза. «Взгляд как у моей младшей сестрёнки» — да, так и сказала, «мэймэй», он тогда растерянно засмеялся, а она обиделась снова.

Глаза барышни Ло он не видел, не заглядывал в них, помнил только, что у неё очень тёплая кожа — не горящая от лихорадки, а просто от природы чуть жарче, чем у большинства людей, и намного жарче, конечно, чем у него. Он чуть не задел её щеку своей, отчаянно вытянул шею, но всё равно почувствовал тепло.

Тянь Жэнь снял крышку, посмотрел на жидкость внутри котелка: она стала гуще, сочного сливового цвета, точно как в рецепте. И от того, что она была совершенна, он почувствовал вдруг даже не гордость, а грустную нежность, как отец, который укачивает на руках ребёнка, вспоминая о другом, навеки потерянном. В таком состоянии он с трудом расставался с лекарствами, особенно если перед глазами не было больного, чтобы отвлечься на заботу уже о нём и вспомнить, что травяной отвар существует не ради собственной красоты. Надо было поскорее убрать его с глаз.

Неправильная температура уже не могла испортить отвар, и Тянь Жэнь остудил его своею ци, одновременно вспоминая, в каком ящичке какие из сосудов хранятся; выбрал наконец лучший из оставшихся, из яблочного жадеита, и смотрел, как «Кровь Алого Сокола», повинуясь движению его пальцев, переливается внутрь — яркий сок внутри зелёного плода.

Запечатывая бутылочку, Тянь Жэнь вспомнил, что вместе с этою их должно было остаться четыре, — а осталось три.

И семян туи стало меньше — чуть-чуть, на пару лянов, может, но все эти пропажи были такие нелепые, что Тянь Жэнь прижал руку ко лбу и растерянно рассмеялся.

К корням белого пиона он с лета не прикасался, а их тоже не осталось совсем.

* * *

«Ночь заканчивается скверно», — подумала Биси, грустно пытаясь обтереть туфлю о траву. Кровь никак не сходила. Кровь Биси, в общем-то, совсем не смущала, но только не на новых туфлях.

Зато перед тем вечер удался — она даже поужинала в лучшем ресторане города. Там роскошно пахло жареной бараниной по-монгольски и дорогими благовониями из орлиного дерева, и везде горели золотые фонари.

У паренька из большой аптеки водились деньги, и он весьма щедро их тратил на вино, а главное, мясо. Биси в своей лучшей алой юбке сидела в лучшей частной комнате на втором этаже, за столом с шестью мясными блюдами, и чувствовала себя молодой госпожой с горы Тушань.

Язык у её ухажёра оказался без костей. Так, обгладывая примерно пятое куриное крылышко в меду, мило хлопая глазами и кивая в такт рассказу, Биси безо всякого труда выяснила, что деньги эти были шальные, потому что батюшка-аптекарь в последнее время совсем не выделял наследнику содержания, а сам батюшка больше всего денег получал от народа из цзянху за какие-то подпольные сделки и прятал в отдельном доме какого-то лекаря из яогуаев. Про последнюю сделку аптекаря молодой Цзинь даже знал кое-какие подробности: с горя наловчился подслушивать.

Увы, орден Инхушэнь совершенно точно не