— Вот и готово! Хороший шалаш получился, надежный. И от снега, и от дождя, и от ветра… Внутри на землю ветки уложим, а сверху еловые лапки в три слоя. Да, Санька?… — не останавливаясь, приговаривал Алексей, словно старался словами заглушить собственную растерянность. — День-два отдохнем, сил наберемся и пойдем на восток — людей искать. Навстречу солнышку…

— Что вы такое говорите? — вдруг встрепенулся сидящий возле костра инженер. — Как это — пойдем? Куда пойдем? Вы же слышали, что сказал нам товарищ в Тобольске! Надо держаться вместе и ждать следующие баржи! Я уверен, что мы уплывем с ними обратно.

— Посмотрите вокруг… Не стоит себя обманывать, никакого поселка здесь не будет. Не надо быть географом, чтобы понять, куда мы попали… — ответил ему Алексей. — Зимой все заметет к чертям, затока мелкая, болота везде, инструментов нет. Деревьев даже на десяток домов не хватит. О людях уже не говорю. Чтобы здесь стоял поселок, надо было везти сюда добровольцев, а они кого привезли? — он в сердцах махнул рукой в сторону берега, где по-прежнему темнела неподвижная толпа. — И жук, и жаба… Нищие, уголовники да интеллигенты вроде нас, которые даже костер развести не умеют. Неужели вам еще ничего не понятно?..

Спохватившись, Алексей внезапно замолчал, с размаха вонзил топор в трухлявое бревно, торчащее из талого снега, резко выпрямился и полез в карман пальто за портсигаром с последними папиросами. На громкие голоса мужчин выглянула Вера. Жена инженера, бросив собирать мокрые ветви для настила, подошла поближе и, сняв с головы белый платок, с каким-то ужасом посмотрела на мужа.

А он еще не сказал вслух о главном — о голоде. Продуктов, купленных на барже, им хватит только на трое суток, а потом придется варить кору, собирать горькие волокнистые луковицы камыша и искать в речном иле спящих лягушек и улиток. С каждым просроченным днем голод вместе с холодом будет забирать у людей последние силы, все человеческое исчезнет, и живые будут неподвижно лежать у костров вперемешку с мертвыми. Голод… Прав мудрый Аркадий Борисович, — на восток, только на восток, навстречу восходящему солнцу. Пока есть силы, пока они свободны в своем выборе, пока не надо тащить на себе по топям ослабевших жен и сыновей. На юге и севере делать нечего, там царствует Обь; топи сменяются урманами — участками заболоченной сибирской тайги и песчаными безжизненными гривами. Только на восток…

— Панику сеете? И как же вы отсюда уйдете? — усмехнулся он. — Может, ножками по воде?

— Когда я ходил за топором, верующие мне сказали, что видели чьи-то свежие метки на деревьях. И следы костра. А значит, здесь совсем недавно были люди. И попали они сюда не по реке. И крик петуха все слышали… Кто как хочет, а я со своей семьей ухожу искать поселок, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Алексей. Его пальцы яростно сжимали и разжимали бумажный мундштук папиросы, словно он забыл, что с ней надо делать дальше.

— Леш, не будем спешить… — неожиданно вступила в разговор Вера. Она никак не могла придти в себя. Дикий и нелепый сон, начавшийся ранним мартовским утром с безобидной повестки в милицию, не прекращался, а становился все страшнее и страшнее. Ее уютный и привычный мир разрушили, взамен пообещали другой, затем третий, а в результате выкинули куда-то за пределы реальности и закрыли за собой дверь. Но не может же быть все так мрачно…

— Не создавайте панику. Баржи вернутся! — словно разделяя ее последнюю надежду, категорично отрезал инженер, протирая слезящиеся от дыма глаза. — Вы с женой и сыном уйдете, а они в этот момент вернутся! И нас заберут! Тогда локти в болоте кусать себе будете…

Санька стоял и слушал непростой разговор взрослых. Это неправда, что дети ничего не понимают, просто мы забыли, что понимали сами, когда были детьми. Больше ориентируясь на интонацию, мальчишка чувствовал, что мама почему-то больше согласна с инженером, чем с отцом, — он видел, как после последних слов глаза папы сразу стали растерянными, словно ему высказали вслух его собственные опасения. Подчиняясь неосознанному порыву, маленький Санька вдруг подошел к папе, встал рядом и взял его за руку. На этом первый серьезный разговор взрослых закончился.

Между тем, основная часть поселенцев оставалась на берегу. Там дымили редкие костры, слабый ветер с реки уносил запах дыма далеко в болота. В каком-то оцепенении люди продолжали неподвижно сидеть на вещах или просто на мокрой земле, словно боялись покинуть свое место и оказаться вне толпы. Лишь немногие, в том числе и блатные, разбрелись обследовать возвышенность.

Никто на берегу не знал, что им делать дальше. Возле торчащих из камышей свай разрушенного причала, на чемодане, закрыв лицо руками, сидела молодая красивая женщина в приталенном сиреневом пальто и завязанной стрелками яркой косынке. В своем родном городе она была актрисой детского театра, играла Белоснежку и Спящую красавицу, и никто, а меньше всего она сама, не мог сказать, почему все это произошло именно с ней. На ее чемодан давно поглядывали двое сидящих рядом мужчин со скользкими взглядами, но она этого не замечала. Закрывшись ладонями от всего мира, актриса сейчас думала о своем муже и, мучаясь за него больше, чем за себя, плакала, представляя, как он ищет ее в далеком Иркутске. Когда человеку очень плохо, когда он далеко от родных мест, ему кажется, что о нем тоже думают и тоже плачут.

Ее муж в это время нежно гладил по колену свою новую невесту, свет от абажура конусом падал на ее обнаженные плечи, а его губы тихо шептали все те же любви, адресованные некогда бывшей жене, а ныне к тому же уже бывшей актрисе. К счастью, она теперь не знала правду и находилась во власти собственной иллюзии, думала не о постигшем ее несчастье, не о взглядах соседей и не о тьме впереди, — она переживала, что в этой затерянной долине нет синего почтового ящика, который она так мечтала найти, плывя сюда на барже.

К вечеру быстро похолодало, на реку и болота вновь опустился туман. Люди замерзали, места возле костров многим не хватало. Когда парящая затока окрасилась в красноватый цвет, с северной стороны холма, где росло несколько высоких сосен, раздались дикие крики. Как потом оказалось, один из городских нищих, не в силах выдерживать постоянный холод, забрался в тесное сосновое дупло, на дне которого ворохом лежал сухой мох и старая кора. Щемясь все дальше