Выглянув в очередной раз на улицу, он осознал, что на самом деле не существовало, конечно же, никаких «раньше» и «потом». Во всяком случае, для него. Он путешествовал во времени туда и обратно, на день, на пять лет, на век или даже два, как сухой лист в ветреный день.

Он посмотрел на часы и понял, что подошло время отправляться.

Положив кость на камин, он тщательно вымыл руки, совсем как настоящий хирург. Затем минут пять потратил на то, что тщательнейшим образом очистил свой костюм. Не дай Бог на нем останется пыль от костей, лишняя грязь или чужие волосы, которые приведут в его дом полицейских!

Он прошел в пристройку для экипажа мимо незаконченной картины, изображавшей луноликого мясника в окровавленном белом фартуке. Собиратель костей уже собрался сесть в свое такси, но потом передумал. Непредсказуемость — лучшая защита. На этот раз он двинется в путь на своем экипаже… седане марки «Форд». Он завел мотор, выехал из гаража и, выйдя из автомобиля, закрыл двери пристройки и запер их на замок.

Никаких «раньше» и «потом»…

Когда он проезжал мимо кладбища, стая собак безразлично оглядела его «Форд», и изнывающие от жары животные вновь принялись рыскать по кустам в поисках крыс и свежей воды.

Никаких «тогда» и «теперь»…

Он вынул из кармана лыжную шапочку и перчатки, положил их на сиденье рядом с собой и выехал из старого района. Собиратель костей вышел на охоту.

В комнате что-то изменилось, но она не могла поначалу понять, что именно.

Линкольн Райм сразу заметил это по ее глазам.

— Мы без тебя скучали, Амелия, — застенчиво произнес он. — У тебя были какие-то поручения?

Она отвернулась в сторону:

— Очевидно, никто не предупредил моего нового начальника, что сегодня я на службе не появлюсь. А я-то думала, что это уже сделано.

— Ах, да!

Она разглядывала стену, стараясь вникнуть в произошедшие изменения. В дополнение к принесенным Купером приборам, здесь появился сканирующий электронный микроскоп с рентгеновской приставкой, камерой флотации и термоустановкой для анализа стекла. Амелия увидела рядом с ним сравнительный микроскоп, прибор для анализа почвы по плотности и огромное количество пробирок, мензурок и флаконов с реактивами.

В самом центре комнаты располагалась гордость Купера — компьютеризированный газовый хроматограф и масс-спектрометр. Он был соединен с другим компьютером, находящимся в лаборатории Мела, в следственном управлении.

Сакс осторожно перешагивала через многочисленные кабели, змеями протянувшиеся по лестнице. Напряжение в доме было, но проводка и розетки одной лишь спальни не выдерживали подключения такой массы приборов. Наблюдая ее легкую элегантную поступь, Райм лишь теперь отметил, насколько Амелия красива. Пожалуй, она была самой привлекательной женщиной, которую ему приходилось видеть в полиции.

В этот момент она показалась ему исключительно сексапильной. Про него говорили, что он помешан на сексе, и Райм этого не отрицал. Несмотря на свое состояние, он продолжал чувствовать либидо. Линкольн до сих пор с содроганием вспоминал одну ночь через полгода после несчастного случая. Они с Блэйн попытались заняться любовью, просто чтобы посмотреть, что из этого получится, прежде чем отказаться от таких попыток. После происшедшего им оставалось только делать вид, что ничего особенного не произошло и в жизни остается еще много интересного.

Однако все это оказалось намного серьезнее. Настоящий секс и так-то занятие не из легких, а если добавить к этому наличие катетеров, мочеприемников и прочего, — слишком уж острое желание надо испытывать, чтобы рискнуть. При этом надо обладать настойчивостью и незаурядным чувством юмора. Но основной причиной, убившей всю поэзию данного процесса, причем достаточно быстро, было выражение лица его жены. В вымученной, фальшивой улыбке Блэйн Чапмэн Райм Линкольн не увидел ничего, кроме жалости к калеке, и это прострелило его навылет. Через две недели он подал на развод. Блэйн попыталась протестовать, но бумаги, тем не менее, подписала.

Появились Селитто и Бэнкс. Они принесли собранные Амелией вещественные доказательства и разложили их на столе. Сакс с любопытством следила за ними.

— Специалисты из лаборатории, где занимаются скрытыми следами преступлений, обнаружили еще восемь фрагментов отпечатков, — сообщил Райм Амелии, — но все они, как выяснилось, принадлежали ремонтным рабочим, которые трудились в здании.

— Понятно.

Он улыбнулся:

— Всего восемь?

— Вам сделали комплимент, — объяснил Том, — это максимум, на что вы могли рассчитывать.

— Перевода не требуется, Том, но все равно спасибо, — кивнул Райм.

— Я счастлива, что смогла быть полезной, — и она постаралась мило улыбнуться.

Что же это такое? Райм был абсолютно уверен в том, что она сломя голову прибежит сюда и бросит мешки с вещественными доказательствами прямо ему на постель. Может быть, даже и пилу, и полиэтиленовый пакет с отпиленными руками жертвы. Он ожидал, что произойдет нечто необыкновенное и сокрушительное. Люди редко снимают перчатки, когда имеют дело с калекой. Райм все время думал о том взгляде, каким она одарила его при первой встрече. Ему казалось, что в нем он увидел какое-то неясное, смутное родство между собой и этой женщиной.

Но, увы, теперь он понял, что ошибся. Амелия Сакс ничем не отличалась от всех остальных: она только погладила его по головке и уже искала ближайший выход.

Его сердце в один момент превратилось в лед. Когда он заговорил, то обращался к паутине, зависшей у самого потолка:

— Мы уже беседовали о крайнем сроке, в который нам надо обнаружить следующую жертву, офицер. Но час и минута нам пока неизвестны.

— Мы считаем, — продолжал Селитто, — что бы ни задумал этот мерзавец совершить со своей следующей жертвой, он ее пока не раздобыл, и поэтому сам не знает, когда наступит предполагаемая смерть. Линкольн рассчитывает, что он опять упрячет несчастного туда, где не слишком много воздуха.

Глаза Сакс при этих словах чуть сузились, и Райм успел это заметить. Похоронить живого человека… Если при этом жертва страдает клаустрофобией, страшнее наказания и не придумать.

Их разговор был прерван вторжением двух мужчин в серых одинаковых костюмах, которые поднялись по лестнице и бесцеремонно вошли в спальню, как будто они жили здесь сами.

— Мы стучали, — сообщил один из них.

— Мы звонили, — поддержал его другой.

— Ответа не дождались.

Мужчинам было чуть больше сорока лет, один чуть выше другого, но оба с одинаковыми прическами и волосами цвета соломы. Они добродушно улыбались, и прежде чем бруклинский выговор испортил все впечатление, Райм успел подумать: «Классические фермерские сыновья». Пожалуй, самым главным отличием их были обильные веснушки на носу у одного из неожиданных гостей.