– Тогда плати, пока не уехал, – сказала Алис. – Мы ведь так договаривались?

Опоздавший расхохотался:

– А не заплатишь, она, чего доброго, пригрозит кого-нибудь зарезать. Есть у нее такая наклонность.

– Ты тоже на хер иди, – выругался извозчик, но вынул из кармана кошель и бросил на землю. Алис пришлось отпрыгнуть с дороги, когда лошади тронулись в путь, отбывая в ночь. Копыта стучали по камню, постепенно стихая вдали. Кошель она отыскала не сразу. Когда нашла, внутри зазвенело.

– Пойдем, – произнес опоздавший, беря ее за руку.

– Пожалуй, нет, – сказала она, пытаясь вытянуть руку обратно, но опоздавший не ослаблял хватки.

– У тебя моя доля, но давай сперва свалим отсюда, а пересчитаем потом. Не переживай. Я тебя не обижу. Иначе ясно, что со мной будет. – Веселье в голосе убедило ее пойти с ним. Веселье и то, что он знал ее брата.

Сейчас Храм находился слева, и всякое мерцание света исчезло из его окон. На востоке начала подниматься луна, почти ровный полумесяц. По ночам Китамар преображался в совсем другой город, а с зимними холодами – вдвойне. Пропадала дневная загруженность и суматоха, и громче казались едва слышные прежде звуки. Скреблись крысы. Потрескивали, остужаясь, дома. Среди заборов и крыш шелестел ветер, его присвист походил на музыку, вопреки случайности в нотах. Света луны уже хватало, чтобы ориентироваться не только на ощупь, однако опоздавший не отпускал ее руки. Алис не отбивалась. Похоже, вел он с умом, и Алис наполнялась внутри мягкостью и теплом. Будто в одного прикончила бутылку вина, но перед глазами у нее не плыло. Ее пьянило кое-что посерьезней.

– Я – Алис, – сказала она после поворота направо, к реке.

– Нам велели не сообщать друг другу имен, – сказал опоздавший. – Мое – Уллин.

– Уллин. Очень приятно.

– Приятней всего я при первом знакомстве. Со временем порчусь. Кстати, это был самый восхитительный пример наплевательства – жить всем вокруг или сдохнуть, какой я когда-либо видел.

– Он сработал.

– Что еще более поразительно. Об этом сложат легенды – то бишь если мы разболтаем. А мы этого точно не сделаем.

В тишине они дошли до следующей улицы. Он отпустил ее руку, и Алис даже малость пожалела об этой потере. От него исходило тепло.

– Кто этот мальчик? – спросила она. – Чем, интересно, он важен?

– Не знаю. Требовался серебряный нож, чтобы понять, нужный ли это мальчишка, а ножа сперва не было. Потом нож появился, и нас послали за пацаном туда, где его держали. Мы пришли и убедились, что это тот самый, правильный мальчуган, и взяли его с собой. Я не задаюсь вопросом, откуда он взялся и куда отправится дальше.

– Некто, кого разыскивала Андомака, на том и сойдемся, – заключила Алис.

– Вот, значит, как ее зовут? – сказал Уллин. – Ты однозначно ее любимица. Мне она до сих пор не представилась.

16

– Выглядишь молодцом, – сказала Сэммиш, только взор ее при этом косился куда-то влево.

– Нет, – возразил Оррел. – Ничуть.

Он отродясь не был дородным. Стройного сложения от природы. Говорили, что и отец у него был таким, пока возраст исподтишка не напал и не отрастил ему брюхо. Сам Оррел никогда не видел себя в мужчине, которого ласково звал папаней. А сейчас походил на него еще меньше. Там, где раньше он был подтянут, теперь стал сущим скелетом, а кожа приобрела сероватый оттенок, за исключением розовых припухлостей язв. Волосы у него пока что не выпали, хотя пиявочники предупреждали, что могут. В комнате над умывальником имелось небольшое зеркало из кованого олова, но Оррел в него не смотрелся.

Чумной госпиталь стоял в лесу к югу от Китамара. Летом вид из окошка был бы полон раскидистой лиственной зелени. Сейчас лишь черные стволы и голые ветви ввинчивались в небо, как вопль. Стояла вечная тишина, лишь шуршал осыпающийся в жаровне пепел, да изредка в конце короткого коридора покашливала одна женщина. На побеленные стены были нанесены иероглифы и печати ярких синих и желтых цветов, призванные насылать выздоровление и покой. Насколько они действенны, ему было невдомек. Может, без них он уже бы умер.

Может, оно было бы к лучшему.

Сэммиш сидела на трехногой табуретке, которую сестра милосердия использовала, когда его мыла. Табуретку пачкали подтеки уксуса с известью – накапали с ее тряпки. Если в палате чем-то и пахло, нос больного давно с этим свыкся. Судя по выражению лица Сэммиш, чем-то прямо-таки несло.

– Я искал тебя, искал Алис, – сказал Оррел, чтобы хоть чем-то заполнить тишину. – После коронования все никак не мог вас найти. Хотел отдать вашу долю, угу?

– Само собой, – сказала Сэммиш. Зыркнула на него и отвела глаза. – Ты бы меня не подвел.

Они оба знали, что это ложь. Так же как знали, что весь свой долг он потратил уже много недель назад. Сэммиш о доле даже не спрашивала. Попроси она, Оррел бы тут же озлобился. «Не видишь, что ли, какой я больной? Приперлась выжать из меня последнюю монету?» А раз она молчала, то и давать отпор было нечему. Отчего делалось только хуже.

– Я искал тебя, – умоляюще повторил он.

– Что с тобой приключилось? – спросила Сэммиш и добавила: – Дело в Дарро?

Вот сейчас Оррел сумел подчерпнуть немного сил, пускай хотя бы на минуту.

– Дарро – сраный мудак!

– Ты слышал, что произошло?

Оррел не отвечал. У него заныл кишечник, а сердце быстро-быстро затрепыхалось. То ли то были злость и страх, то ли первый признак возвращения лихорадки. Отныне мир сузился до горизонта собственной шкуры. Он вздрогнул, когда Сэммиш положила ладонь ему на колено, привлекая внимание к себе и окружающей обстановке.

– Ты знаешь, что произошло? – вновь спросила она.

– Я не виноват, – произнес Оррел.

Это был третий день правления князя Бирна а Саля, и практически всем знакомым Оррела было любопытно, дотянет ли юный вор до четвертого.

Разговор с любым встречным начинался с истории про бегство Алис от стражника. В оконцовке повествования страж порядка удирал из-под ливня дерьма либо ночной горшок опорожняли на Алис, а охранник с отвращением удалялся. Иногда под нечистоты попадал ее брат Дарро. Или вообще все трое одновременно. Оррел не разобрался, что случилось на самом деле, кроме того, что Алис сидела в подполье у Тетки Шипихи, а брат снабдил ее деньгами. Оррел был крайне озадачен другим – тем, чтобы никто из причастных его не нашел.

Но с этой задачей не справился.

– Забей, – произнес Дарро, снимая с плеча кожаную суму. – Я пришел по другому вопросу.

– Прошу,