Но с евреями все обстояло совсем не так. Никто не собирался становиться на их сторону, следовательно, можно было безбоязненно продолжать их убивать.

Поданный штандартенфюрером СС Брауне пример твердости и последовательности не пропал втуне, и был подхвачен, подобно эстафете, следующим обвиняемым, оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Оттом. Когда Отта спросили, случалось ли ему когда-нибудь освободить хоть одного еврея, он ответил так: «Я считаю, что в таких случаях всегда следует руководствоваться соображениями последовательности. Либо я должен расстрелять всех, кто был захвачен, либо я должен всех освободить».

В феврале 1942 г. Отт принял командование зондеркомандой 76 эйнзатцгруппы В в районе города Брянск, расположенного на реке Десне, примерно в 350 километрах от Москвы. Он находился там, выполняя приказ фюрера, до января 1943 г. За этот период силами его подразделения было проведено от 80 до 100 казней. Оправдывая убийства, Отт заявлял, что приговоренные заслуживали своей участи, так как все они были либо партизанами, либо саботажниками. Он был уверен в этом, так как сам лично допрашивал их перед тем, как отправить на расстрел. Я спросил, а что происходило, если оказывалось, что пленник-еврей (в Брянске и округе евреев было мало. Зато Брянский лес был постоянной головной болью для немцев, являясь базой партизан (русских, естественно). — Ред.) не совершал никакого преступления? Его все равно расстреливали?

Он, казалось, был очень удивлен этим вопросом. Да, конечно, его расстреливали, заявил он.

Сделав небольшую паузу, чтобы справиться с удивлением, я задал следующий вопрос, который напрашивался сам по себе: «Какой же смысл было проводить расследование, если его результатом все равно всегда был расстрел? Зачем было тратить свое время на человека, которого вы все равно собирались казнить?»

Но Отт вовсе не был таким расточителем времени, как это могло показаться на первый взгляд. Он допрашивал своих пленников, чтобы получить от них информацию, которая способствовала бы поимке и казни других!

Но если арестованный отказывался давать показания о других? Его все равно расстреливали.

«Некоторые из них отказывались говорить?»

«Так точно».

«И их все равно расстреливали?»

«Если они были евреями, мы должны были их расстреливать».

Теперь перед нами стала открываться правдивая картина: «Значит, вы расстреливали некоторых людей только за то, что они были евреями?»

«Я уже говорил, ваша честь, что каждый выявленный еврей подлежал расстрелу. Не имело значения, был он злоумышленником или нет».

Отт дал даже больше подробностей: «Я дал указания командирам подразделений, что захваченные евреи, не имевшие отношения к партизанскому движению и подрывным организациям, должны были расстреливаться на основании приказа фюрера».

Однако не следует полагать, что Отт вовсе не питал никаких чувств к своим пленникам. Он рассказывал: «В июне 1942 г., даже не имея на то соответствующего приказа, я открыл лагерь для интернированных лиц в городе Орле. Я полагал, что людей не следовало расстреливать за относительно незначительные проступки. Поэтому я приказал помещать людей в этот лагерь, где они должны были работать. Я лично определял, какое время эти люди должны оставаться в лагере, на основе результатов расследования каждого конкретного случая моими подчиненными. Бывали случаи, когда таких людей просто освобождали».

Великодушие Отта в данном случае, возможно, было даже большим, чем он пытался продемонстрировать. Благородство его души выражается не только в том, что, как он заявил, «люди не должны расстреливаться за сравнительно незначительные проступки», но и то, что, как он сам подтвердил, «случалось также» (что следует понимать как «иногда даже случалось»), что людей не расстреливали!

То, как человек относится к распоряжению, которое ему приходится выполнять, то есть выполняет ли он приказ охотно или по принуждению, можно определить по тому, как именно он выполняет свою работу. Обвиняемый оберштурмбаннфрер СС Эдуард Штраух вряд ли мог быть заподозрен в том, что он не испытывает особых симпатий к приказу фюрера.

Штраух был интересной личностью. Первое знакомство с ним в здании суда произошло при настолько драматических обстоятельствах, что вызвало оживление у публики и послужило поводом для вдохновения журналистов. Когда судья Диксон спросил его: «Эдуард Штраух, имеется ли у вас адвокат, который будет представлять ваши интересы во время процесса?», он пронзительно закричал и рухнул на пол в припадке эпилепсии. Его пришлось вывести из зала суда. Очевидно, он думал, что может воспользоваться временными периодическими припадками как доказательством своей недееспособности перед судом. Однако медицинский консилиум после осмотра Штрауха пришел к заключению, что «подсудимый Эдуард Штраух, за исключением коротких периодов до, во время и после припадков эпилепсии, вполне способен понимать выдвинутые против него обвинения и принимать адекватное участие в организации процесса своей защиты».

Изобретательность, которая подвигла его симулировать умственное расстройство, имела свои корни в обнаружившихся в нем еще раньше талантах, позволявших разработать самые изощренные методы работы эйнзатцкоманды 2 в составе эйнзатцгруппы А, благодаря чему в течение нескольких месяцев было убито более 50 тысяч евреев. Так, для того чтобы избежать сопротивления и массовых беспорядков среди своих жертв, он громко объявлял водителям грузовых автомашин, заполненных евреями, что они должны вести машины до определенного населенного пункта. Тем самым у пассажиров создавалось впечатление, что их действительно собираются просто переселить в другие районы. Однако чуть раньше Эдуард Штраух уже успевал проинструктировать водителей, что им следует ехать в одно-единственное заранее оговоренное место — все к тому же рву-могиле, выкопанному в лесу.

Тот, кто настолько близко к сердцу принимал свою работу, вряд ли мог бы искренне заявить, что не любит ее. Однажды Штраух даже совершил набег на офис своего руководителя, генерального комиссара рейха в Белоруссии, где захватил 70 евреев и отправил их на казнь. Грустная сторона этого предприятия заключалась в том, что бедный Штраух едва сумел избежать после этого неприятностей. Генеральный комиссар пожаловался на него руководству, правда, совсем не за то, что он убил 70 невиновных людей, а за то, что его подчиненный посмел явиться в его вотчину и расстрелять «его» евреев, не спросив предварительно на это разрешения.

Штраух заявил в ответ, что все, что он делал, он делал в интересах «дела». Он был обижен тем фактом, что к нему могли предъявить какие-то претензии хотя бы за то, что, прежде чем евреев умертвили, он приказал извлечь у них золотые зубы. «Я подчеркнул, — досадливо проворчал он, — что не понимаю, как немецкие солдаты могут ссориться из-за нескольких евреев. Мне вновь и вновь приходилось сталкиваться с фактами, когда меня и моих подчиненных упрекали в варварстве и садизме. В то же время я не делал ничего такого, что выходило за рамки моих служебных обязанностей. Темой для кривотолков стало даже то, что мои специалисты-врачи должным образом удалили из зубов евреев, которым предстояло пройти специальную обработку, золотые части».