Больше меня в Лондоне не держит ничто. Остается только лететь в Мумбаи, распутать дело об убийстве Хамида Сатри и доказать, что готова вернуться в строй.

Мои родители погибли во время теракта.

Сейчас жизнь, в которой не надо прикрываться легендой, помнить, что у тебя есть собственное имя, а не то, которое значится в очередных специально изготовленных документах, не надо быть осторожной и недоверчивой… кажется такой далекой и даже чужой. У меня были любящая семья, мечты, надежды… Все это однажды перечеркнула чья-то злая воля, взорвавшая бомбу в припаркованном рядом с машиной моих родителей автомобиле.

Мне едва исполнилось двадцать, и с того дня все мое существование оказалось подчинено уничтожению тех, кто планировал, организовывал или оплачивал подобные взрывы. Лучше я, чем кто-то другой, лучше убить заранее, чем эти люди убьют кого-то еще. И лучше обезглавить организацию, чем гоняться за каждым возможным исполнителем отдельно.

Но при такой работе невозможна семья, невозможно будущее.

Десять лет я была одинокой волчицей с ожесточенной душой, а потом встретила Джона и словно оттаяла. Вдруг показалось, что я сумею исправить все и в его, и в своей судьбе, смогу жить нормально, как миллионы других женщин. Вместо этого я застрелила Джона и получила чужое сердце-ледышку.

Пересадка сердца выбила меня из привычной колеи, я даже попыталась жить как обычные люди – смотреть телевизор, читать не только информацию с экрана компьютера, но и просто книги, ходить в кинотеатры и театры, гулять без оглядки на возможный хвост и прочее… Но очень быстро выяснила, что все это невозможно.

Теперь у меня снова нет ничего, кроме моей работы…

Наверное, именно такими должны быть лучшие агенты, их не могут отвлекать никакие сердечные проблемы.

Только что прошел дождь. Пока не сильный, это лишь преддверие сезона муссонов, когда ливни будут хлестать по стенам каждый день и превращать любую ямку в огромную лужу, а дороги в грязное месиво. Реки вздуются и размоют берега, будут нести выкорчеванные деревья, разрушенные постройки, сорванные с привязи лодки… За три месяца муссонов вода дочиста вымоет все вокруг, станет свежо и ярко.

Но ненадолго, совсем скоро после окончания дождей, горячее солнце сначала высушит остатки влаги, превратив вчерашнюю грязь в пыль, а потом сделает яркую зелень бледной и серой…

Наверное, поэтому лучшее время – конец весны, когда дождь еще не льет без конца, но влаги уже достаточно и природа встрепенулась ей навстречу, распустилась, расцвела… Вот как сейчас.

Падишах Джехангир стоял возле ограждения башни Ясмин Красного Форта Агры и смотрел на вяло текущие воды Джамны и густую зелень садов на левом берегу.

Его прапрадед Бабур, завоевав город, решил сделать его столицей, но Великому Моголу было тошно без прохлады звонких водных струй и множества деревьев и цветов. Это особенность родины основателя династии – прозрачные горные речки, стекающие с хребтов Тянь-Шаня. Ферганская долина, зажатая между двумя горными хребтами, но ими же защищенная от холодных ветров с севера, долина словно подарок Аллаха людям – благодатна сверх меры.

Все есть в Ферганской долине, недаром название «Фаргона» означает «разнообразие».

Там не нашлось только одного – места Бабуру, вернее, места на троне. А делить трон с кем бы то ни было, тем более ходить в подчинении, ежедневно ожидая опалы или унижения, Бабур не пожелал. Он увел своих людей через горы Афганистана, где быстрые речки тоже хороши, но долины мало напоминали благословенную Фергану. Бабур мечтал завоевать весь Хиндустан, хотя тот слишком разный на севере и юге, западе и востоке.

Захватив Агру, Бабур первым делом приказал разбить на левом берегу большой сад, за новым правителем поспешили сделать это его приближенные, и постепенно весь левый берег представлял собой дивное зрелище. Река Джамна не стала от этого быстрей или чище, но облик ее берегов при Бабуре, потом его сыне Хумаюне, великом внуке Акбаре сильно изменился.

И вот теперь на крепостной стене стоял правнук основателя династии падишах Джехангир, но думал он вовсе не о новых завоеваниях или обустройстве берегов реки, а о… любви. Его любимый сын принц Хуррам на рынке встретил девушку, в которую влюбился с первого взгляда. Это неудивительно для пятнадцатилетнего юноши. Падишах бы не противился, реши принц взять эту красавицу в гарем наложницей, но красавица почему-то избегала наследника престола, а тот искал ее по всей Агре, забыв о делах.

И это не удивило бы отца, он всего лишь поручил сыну главного визиря Асаф-Хану найти чаровницу, вернее, проследить, с кем же тайно встречается на рынке его сын. Час назад Асаф-Хан повинился в страшном проступке своей дочери и спросил у падишаха, каким должно быть наказание девушки.

И тут Хуррам, который не подозревал, что перед ним внучка Итимада-уд-Даула и страшно обиделся из-за обмана с ее стороны, вдруг потребовал не наказывать красавицу. В глазах сына отец увидел любовь.

Он приказал уйти всем и пока молчать о случившемся. И теперь стоял и размышлял, как быть.

В комнате раздался легкий шум. Падишах резко обернулся, схватившись за рукоять меча. Такова жизнь правителя – почти всегда быть начеку, готовым к нападению и опасаться любого шороха. Во всяком случае, сейчас, когда уничтожены еще не все сторонники его старшего сына Хосрова, пытавшегося после смерти Акбара захватить трон. Джехангир сумел победить взрослого сына, Хосрова пришлось ослепить, но угроза осталась.

Но опасаться не стоило, к падишаху пришла единственная женщина гарема, которой никто не мог преградить путь почти в любое помещение, – королева Рукия, старшая жена, вернее, теперь вдова Акбара. Рукия чувствовала власть над Джехангиром по простой причине – она его воспитала, как после до тринадцати лет воспитывала Хуррама. У Рукии не было своих детей, и Акбар поступил по обычаю своего великого предка Тимура Хромого – отдал ребенка своей любимой жены Джодхи на воспитание Рукие.

Рукия научила принца Селима (Джехангиром он стал, получив трон) многому, в том числе пристрастила к кальяну с опиумом. Но научила и быть разумным, мудрым и очень расчетливым. В результате природных задатков и воспитания получилось невесть что. Новый падишах (а Джехангир сел на трон всего два года назад) шарахался от величайшей разумности и справедливости к таковой же жестокости и необузданной ярости. Он много думал и еще больше пьянствовал, пристрастился к опиуму и женщинам, хотя умел быть блестящим политиком.

И никто не знал, чего ждать от падишаха.

– Селим, я хочу поговорить с тобой.

Любого другого Джехангир немедленно вышвырнул бы вон, даже собственную мать Джодху, но не Рукию. Темные глаза этой красавицы, которую, казалось, не брало время, смотрели прямо в душу, отчего хотелось взвыть или… расплакаться.

– Зови меня Джехангиром, – только и проворчал падишах.

Он не сомневался, что Рукие известно о произошедшем с ее любимцем Хуррамом, – Рукие всегда известно все. Принца оскорбили, обведя вокруг пальца. Девчонка хотела посмеяться? Все осложнялось тем, что она внучка Гияз-Бека, «Столпа империи», в руках которого слишком многое в самой империи, и дочь Асаф-Хана – визиря, от которого тоже немало зависело. Расправиться с нарушительницей спокойствия означало обидеть ее отца и деда.