медленно блуждающий конь пересекал горную тропу, которая вела в страну валлийцев[62], очень редко видели жители горного города какого-нибудь чужака.

Но однажды они увидели незнакомого странника, идущего через их местность, у которого был очень внушительный облик: его лицо было черно от загара, но бледное и с длинной бородой; его черные волосы перемежались с седыми; одеждой ему служила длинная коричневая сутана, подвязанная лишь веревкой; его ноги были обуты в крепкие ботинки с ремнями, обвязанными вокруг лодыжек. Человек устало передвигался и очень жаждал покоя, но на нем тяготело страшное проклятье, поэтому он не мог ни сесть, ни сделать передышку, пока его кто-нибудь не позовет сесть и отдохнуть.

Жители этого высокогорного города оглядели чужого человека с боязнью, ибо он внушал им небывалый ужас. И человек шел от дома к дому, стоял перед каждой дверью и ждал, что кто-нибудь ему скажет: «садись и отдохни», но никто не произносил таких слов. Между тем народу собиралось все больше и больше, который глазел на него, полный любопытства. А усталый человек стоял и вздыхал.

Тут выступил городской старшина, который был одновременно священником, и сказал ему: «Послушай, чужак! Мы знаем кто ты; мы знаем и видим это отраженным в твоем облике. Ты не кто иной, как «Вечный Жид»[63]. Ты проклят и вечно обречен на странничество, так как отказал Спасителю нашего мира на его пути к гибели на кресте в коротком отдыхе на каменной скамье, стоящей возле твоего дома в Иерусалиме. Поэтому поторопись убраться из нашего города, тем более, что ты не можешь и не должен где-либо передохнуть. А мы не можем и не должны, к нашему сожалению, дать тебе ночлег и ухаживать за тобой. Иди с Богом!»

Тут Вечный Жид зашевелил своими бледными губами и сказал: «Я сейчас ухожу, а вы остаетесь. Но вы скоро исчезнете, а я останусь. Когда я вновь приду сюда, то я найду здесь, конечно, это самое место, но не город, а когда я приду в третий раз, то я не найду даже места, где стоял ваш город». Все, кто слышал эти слова, были напуганы, робко оттеснились в сторону, когда жуткий человек потряс своей палкой, затем он пошел меж их скучившихся рядов усталым шагом прочь из этого места в негостеприимные горы. Никто больше его не видел.

С этого дня в этом городе не был построен ни один новый дом, не размножались стада, не родилось ни одного ребенка, а некоторые дома почти вымерли. Через ряд лет многие дома стояли пустыми и пришли в упадок. С гор низвергались лавины и раздавливали дома, происходили горные обвалы, и гигантские каменные глыбы лежали теперь там, где раньше на улицах города царила оживленная радостная жизнь. Большой, гигантский город превратился за пятьдесят лет в альпийскую деревню с разрозненными и удаленными друг от друга домами, со скудным пропитанием, редеющими стадами, чахнувшими жителями. Они больше не спускались в лежащие внизу окрестности, и никто, в конце концов, не поднимался также к ним; и все таким образом становилось пустынным и необитаемым. И над недавно умершими не возвышался могильный холм, но развалившиеся дома погребали их под своими обломками; или же ил из ручья, стекающего с вершины горы вниз, покрывал все.

Через сто лет странник пришел вновь и по положению горных вершин узнал это место. Высокие деревья выросли среди руин, здесь и там еще стояли остатки городской стены, но нельзя было различить, были ли то скалы, или творения рук человеческих. Могучие кустарники с многокрасочными альпийскими цветами поднялись там, где прежде были улицы, а трава была там, где раньше было мирское место для жизни. И Вечный Жид вздыхая, сказал: «Что однажды пропел Давид, царь Израиля? Он пел: Если ты увидишь безбожное место, то оно исчезнет». И он приподнял ноги и пошел неутомимо без отдыха дальше через высокие горы.

И то место, где стоял город, становилось не таким, как прежде; оно делалось все пустыннее, голее и жутче, но постепенно и медленно, год от года. Кустарники с альпийскими цветами исчезли, трава завяла, в этой высокогорной местности больше не выпадали дожди, только лишь снег, который, падая на землю, не таял, даже когда солнце находилось в зените. Источники, которые раньше низвергались с горных вершин как чарующие водопады, замерзли и представляли собой покрытия из зеленоватого льда – они превратились в глетчеры, и эти глетчеры становились все громаднее и громаднее. Они стали все чаще и чаще низвергаться в лежащую под ними светлую и солнечную долину, пока не погребли ее совсем.

И когда беспокойный странник после того, как прошло еще сто лет, снова пришел к горам, он нашел, но не узнал больше того места, где раньше стоял цветущий город, и открыв рот он сказал: «Исполнено лишь слово Господина над всеми, которое он изрек устами пророка, своего слуги: «Я хочу простереть руку над вами и превратить эту страну в необитаемую пустыню!» Сказал и отправился опять в свое вечное странствие.

Евреи [64]

Также и евреи во множестве раз рассматриваются как союзники черта; как противники Христа они обязаны делать христианам как можно больше вреда. Если еврей что-нибудь предлагает христианину для его удовольствия, то он должен туда обязательно плюнуть (Вильдесхаузен). Евреи должны иногда пить христианскую кровь, иначе они воняют так, что никто из людей не может выдержать (их присутствия) (Вифельштеде). Евреи должны мыться в христианской крови (Вехта). Некоторым евреям подкладывают уши свиньи. Если еврей умирает, то при погребении его несут лицом к земле, а тело постоянно бичуется, в связи с чем говорится: «Посмотри сюда, посмотри туда, не смотри больше никогда!» При несении (тела) через помещение двери нельзя использовать, иначе там появляются дыры, которые уже выбиты (при ношении) в стенах. Если по дороге к месту погребения случится, что какая-нибудь свинья перебежит дорогу перед траурной процессией, то тело временно уносят назад в дом (Вильдесхаузен).

В этот час Вечный Жид странствует по полям. Когда Иисус шел к месту казни и должен был сам нести свой тяжелый крест, он хотел передохнуть у одного дома, но бессердечный владелец прогнал его прочь. И тогда сказал Иисус: «Я буду стоять, но ты, однако, должен идти». С этого мгновения домовладелец был проклят, должен был вечно странствовать, и не мог умереть (Яде). Один из Остербурга рассказывал: «В Иерусалиме жил один ремесленник, я думаю сапожник, который имел дурное настроение, поэтому оглядев устало