Был у нас во взводе такой Jlexa. Фамилия, я так прикидываю, и ни к чему. И был у Лехи натуральный бзик. Даже не знаю, каким словом это назвать: прибарахлиться, обогатиться… Нет. Как-то не подходит. Если со многословием, то была у него мечта разжиться чем-то ценным в немалом количестве. Примерно так. Нет, он не хапуга, тут другое. Он деревенский, и письма от жены шли невеселые. Немец дотуда не дошел, но жизнь была унылая: изба заваливается, есть нечего, дети босиком ходят… Ну, сами понимаете. Вот он и жаждал найти что-нибудь такое, чтобы на гражданке можно было продать с хорошей выгодой. И вряд ли тут у кого повернется язык его упрекать: у многих обстояло точно так же, что в деревне, что в городе, тыловая житуха, это вам не мед.

Если поговорить о трофеях, выплывет куча интересного. Ну да, нам без особого шума позволялось брать то и это, отправлять домой посылки. И что? Мародерство, мародерство… Вот если бы мы на них напали первыми и начали грабить, вот это, я так уверен, и было бы мародерство. А так… После всего, что они у нас наворотили, всю Германию нужно было выгрести до донышка, и то бы не хватило расплатиться. Думаете, союзнички не брали? Ага! Под метелку гребли, наслышан…

И вот тут начинаются некоторые сложности. Описать происходившее можно так: что тебе под руку попало, то и попало. Никто бы не отпускал на экскурсии, чтобы спокойненько, долго, без помех пошляться там и сям и выбрать, что пригодится. Нет, большей частью именно так и обстояло: что подвернулось, то и берешь. Без выбора, это тебе не магазин. Вот портсигар с тех самых времен. Хороший портсигар, серебряный, как мне потом объяснили знающие люди, произведен еще в старые времена, при германском кайзере. Я его не отбирал ни у какого мирного немца, еще чего не хватало – позориться, по карманам шарить. Ну, часы частенько снимали, не без того, но чтобы шарить по карманам, нужно быть довоенной шпаной… В доме нашел. Хозяева сбежали, бросили все, как есть. Леха был мужик хозяйственный, он в «сидор» сложил всякие ложки-вилки, серебряные, тяжелые, сказал, дома пригодится, будут всей семьей пользоваться. А я… Я тогда был молодой, бессемейный, родители у меня жили не сладко, но не бедствовали так, как у того же Лехи: отец – мастером на серьезном заводе, мать там же лаборанткой, паек был хороший. Ну раздобыл я отрезик матери на пальто, бате подыскал хорошую трубку, фасонную, в серебре, любил он трубки, хоть курить из них приходилось махорку, а то и самосад «вырвиглаз». Часы карманные с цепочкой попали, тоже кайзеровских времен, серебряные. Лет двадцать после войны они у меня тикали исправно, пока я их по пьяному делу с комода на пол не сронил. А больше как-то ничего и не надо, разве что набрал изрядно всяких безделушек – мне же после войны с девушками ходить, подарки, лучше не придумаешь. А так… Братья-славяне перли домой, кому что в голову взбредет: кто инструмент слесарный, кто из чистого баловства какую-нибудь бронзовую лошадь с кошку размером. Ой, такое тащили на себе, что удивление брало… Кто баловства ради, кто хозяйственный. Знал я одного сержанта. Попался ему магазинчик… Не ювелирный, хозяйственный. Взял он жестяную банку, примерно литровую, и доверху насыпал туда иголок. Самых обыкновенных. И увез после демобилизации. Я так предполагаю, заработал он на них изрядно – в войну не делали ни иголок, ни разного необходимого дома ширпотреба, не до того было. А уж как иголки нужны…

Про иных генералов говорили разное… И даже про Жукова. Только не про нашего маршала Рокоссовского! Хрюкни мне кто-нибудь, что Константин Константиныч барахлился – зубы по морде раскидаю. Не тот был человек. И солдат не клал зря, как некоторые отдельные, и брать ничего не брал. Мы бы знали. На чужой роток не накинешь платок, вокруг любого генерала и маршала хватает людей простых, с приметливым глазом… И ни один рокоссовец не слышал, чтобы наш маршал…

Про золото. Я тогда уже думал: нашему брату, что рядовому, пусть и с лычками, что даже Ваньке-взводному, золото как бы и ни к чему. На гражданке его еще продать надо, за свою цену – а кому ты его будешь продавать в деревне или в райцентре, откуда я родом? Очень непросто. Многие это понимали. Тому же Лexe, когда он заведет разговор, что хорошо бы найти горсть золотишка, не я один, а многие говорили: и куда ты потом, умник, золотишко денешь? В твоей-то деревне? Торгсинов давненько уже нет, а в городе тебя обжулят на счет «раз», потому что ты в этом ни уха ни рыла. А он этак мечтательно: нет, мужики, золото есть золото, тут хозяйство враз поднимешь, заживешь…

С золотишком в Германии ему так и не повезло, разве что раз добыл две монетки с кайзером, наподобие царских червонцев. Золото настоящее, можно сказать, доподлинное, ну да на две монетки хозяйство не поднимешь.

Ну, а когда мы вошли в Маньчжурию, мигом стало ясно, что и тут Лехе не подфартит. Не та обстановочка. Встала наша рота в деревне, деревня большая, дворов на сто. Нищета-а… Мало у кого найдется лошаденка, все таскают на себе, в поле выходят всем семейством, с лопатами да тяпками. Рваненькие, худые, мяса не видят. Откармливают свинюшку к ихнему Новому году, чтоб раз в год мясца поесть. Какое тут золото? Тут даже на эту свинюшку не у каждого ухаря, привыкшего не стесняться, рука поднимется. Натуральная нищета.

И вот тут же вам как наглядная иллюстрация насчет эксплуататорских классов – помещичьи хоромы на краю деревни. Вот это, я вам доложу… Домина огромный, крыши черепичные, затейливые, вокруг глинобитная стена с двумя башенками. Сразу видно, что классовая борьба тут случалась: я что-то не припомню, чтобы наши помещики при крепостном праве вокруг своих усадеб стены возводили. А тут настоящая крепость, если посадить внутрь холуев с ружьями, можно сидеть долго – у крестьян-то огнестрельного оружия практически и нет.

Помещика мы не застали, он еще загодя собрал чад с домочадцами, все ценное, да и драпанул подальше, то ли с японцами, императорскими. И как в воду смотрел: аккурат на другой день после того, как мы туда вошли, приехали четыре китайца. Серьезные такие, один в очках, двое с винтовками, двое с маузерами. Стали собирать народ, что-то толковать зажигательно, лозунги всякие вывешивать на красной материи. Ну, тут ничего объяснять не надо, я совсем пацаном был, но коллективизацию чуток помню. Сразу видно, что к чему. Все согласно классикам…

Это была присказка, а вот теперь сама история.

Мы вчетвером: я, Jlexa, Равиль и Никодимыч – стояли в доме малость побогаче многих. Не то он был справный хозяин, не то китайский кулак: две сытые лошадки, свиньи, утки, и в доме, и на поле для него стараются, быстро определили: не родственники или домочадцы, а самые натуральные батраки. Каких я увидел впервые в жизни. Шапку перед ним ломают, глядят приниженно. Сразу ясно: батраки. Ну, нас это не касалось, пусть те четверо разбираются, для того и приехали…

Жена совсем молодая, красивая, ребенок еще ползает, а сам он – не старик, но в годах, так прикидывая, за сорок. Крепенько за сорок. Как-то его там звали… Я запамятовал. Язык не сломаешь, но для нас имена насквозь непривычные. И вот такое дело… Ничуть не скажешь, что он с нами держался враждебно или хотя бы неприветливо. Без особой дружбы, конечно, – а кому понравится, когда к тебе в избу ставят на постой четырех солдат, пусть даже они и не шалят? К тому же иностранных, на тебя не похожих? Но он ничего, спокойно держался, исподлобья не зыркал, чаю на заварку отсыпал полной горстью без всяких с нашей стороны требований – а чай у него не чета тому, что нам давали… Вроде бы и нормальный мужик, а вот поди ж ты… Ну не лежит к нему душа, и все тут! Какой-то он… Ну вот что-то в нем… Взгляд тяжелый, непонятный какой-то, как-то при нем… неуютно. Что интересно, он по-русски более-менее знал. У маньчжур это была не редкость, с русскими при царе они немало общались, и работали у нас в России, и КВЖД неподалеку проходила. Но все равно общаться с ним не было никакой охоты.