– Семен Собинов приезжал к вам после смерти сына? – спросила Аня.

– Ну да, вот и я то же говорю. Редкой души человек. Памятник-то… памятник он ставил… деньги платит, представляете, я бы уж и не знаю, что бы я без него делал…

– А как вы думаете, – спросила Аня, – почему убили вашего сына?

– Так этта… долги… Бизнес… у меня ж раньше, деточка, другая квартира была… Мишка… он на Садовой рос. Генеральская квартира… За двигатели… Первый реактивный двигатель для гражданских самолетов я разрабатывал… вот…

Старик повернулся и трясущимися руками принялся заваривать чай. К чаю явились щербатые чашки и порезанный хлеб.

– Это я о чем? – спросил старик.

Аня глядела в чашку. Снизу доверху чашка была покрыта коричневым немытым налетом, и в чае плавали белесые соломинки.

– О квартире, – сказала Аня.

– Да. Продал я квартиру. Это Мишин пай получился… вот…

Старик поднялся и принялся рыться в комоде. Из верхнего ящика явилась куча видеокассет, старых и без обложек. Аня вынуждена была ему помочь. Кассеты были без надписей, а иногда и разломанные. Старик бестолково совал их в видеопроигрыватель и нажимал на все кнопки подряд. Бывший конструктор одного из лучших советских двигателей больше не разбирался в технике; если бы Аня была врачом, она бы наверняка обратила внимание на очевидные симптомы болезни Альцгеймера.

Наконец одна из кассет сработала. Аня увидела изображение Мишиного дня рождения. Была весна и пикник. Вместе с Мишей был ее отец, улыбающийся, синеглазый, и еще какой-то человек, видимо третий компаньон, Веригин.

– Вот он-то и убил, – сказал старик, тыча пальцем в экран. Аня на мгновение решила, что он показывает на отца, но потом увидела, что палец упирается в физиономию Веригина.

– Он… – повторил старик, – он… больше некому… он и сюда звонил…

– Когда?

– За день… как Мишка погиб. Звонит, говорит: Александр Викторович, я предупреждаю, Мишу убить могут, пусть уезжает из города, я вам все потом объясню… Это он Мише угрожал, а я, дурак, тогда не понял…

– А когда поняли?

– Так Семен объяснил.

– И после этого вы написали заявление в прокуратуру?

– Написал. Вот как Семен просил, так и написал. Там у Семена еще такой приятный парень… только с пальцами что-то…

Старик неуверенно, как бы соображая, что было с пальцами, пошевелил левой рукой.

– Стас, – сказала Аня.

– Ой, не помню. Они вместе были, этот, который с пальцами, тоже все очень правильно объяснял…

Аня смотрела в телевизор. На экране ее отец, обнявшись, пил с Кудаковым, на заднем плане загорали девицы, и чуть в стороне два паренька разделывали шашлык.

– А это кто? – спросила Аня, показывая пальцем на экран.

– А это водитель Миши. Не помню, как фамилия. Хороший парень. Веснушчатый такой… На могилу меня возил…

Аня опустила глаза, чтобы не видеть щербатые чашки и авторские свидетельства на стенах. У кота Тараса была редкая и тусклая от недокорма шерсть.

– Значит, вы, говорите, продали квартиру, чтобы ваш сын внес свой пай в «Авиарусь»?

– Да.

– И Семен Собинов был так щедр, что после смерти сына каждый месяц платил вам по тысяче рублей и даже иногда вас навещал?

– Да я б без него совсем пропал, – сказал старик, – а так все соседи завидуют. К ним внуки так не относятся, как ко мне Семен…

– Отдайте мне эту кассету, – попросила Аня.

В подъезде пятиэтажки пахло близостью свежего воздуха, и жизнь Москвы была разделена на две неравные половинки тонированными стеклами бронированных «Мерседесов»: по одну сторону стекла жил пенсионер Кудаков со своим котом, а по другую – Стас и ее отец.

Как сказал Стас, глядя ей прямо в глаза: «Отец, отец убитого, он же не станет врать?»

Аня долго глядела на заснеженную Москву, а потом набрала телефон.

– Маша? Это Аня… я тут… хочу заехать.

* * *

Был уже поздний вечер, и минуло четыре часа после неприятного разговора между главой авиакомитета Михаилом Зварковичем и его куратором из ФСБ. Зваркович стоял на пороге итальянского ресторана «Габриэлла».

– У меня здесь встреча, – сказал господин Зваркович, – в отдельном кабинете.

Столик был заказан на фамилию «Смирнов», но на самом деле Михаил Зваркович встречался не со Смирновым. Через посредников он договорился об ужине с одним из нефтяных королей России. Королю рассказали об идее федерального авиаузла, и король заинтересовался идеей.

Вежливый официант проводил Зварковича в небольшой кабинет с белыми стенами и круглым столом. В кабинете еще никого не было. Зваркович, явно волнуясь, сделал несколько звонков, а потом принялся листать винную карту.

– Бокал «Шато де Фер», – сказал Зваркович подошедшему официанту. – И дорадо на гриле.

– Не стоит, – сказал чей-то насмешливый голос, – «Шато де Фер» здесь паршивое. Принеси-ка нам, голубчик, новенького божоле.

Зваркович в изумлении обернулся. Позади официанта, улыбаясь и сложив руки на груди, стоял Стас. Официант вышел, Стас улыбнулся еще шире и уселся на кожаный диванчик напротив чиновника.

– Станислав Андреевич, – сказал Зваркович, – я… я очень рад…

– Вы ждете кого-то другого?

– Да, собственно…

– Он не придет.

– А?

– Человек, которого вы ждете, не придет. Его ваше предложение не заинтересовало. Что касается меня, то я готов его выслушать.

Зваркович поднялся из-за стола.

– Я не уполномочен вести переговоры с вами, Станислав Андреевич.

* * *

Маша в полном одиночестве сидела в ресторане «Сальваторе». На ней был обтягивающий коричневый костюм, перекрещенный поясом в ладонь толщиной. Брюки книзу были такие широкие, что напоминали юбку. Почему-то теперь ее вид не вызывал у Ани исступленной ревности.

– Вот твои вещи, – сказала Аня.

– Спасибо.

Аня села рядом.

– Не возражаешь?

– Нет. К двум девочкам скорее подойдут, чем к одной.

– Ты знаешь, – сказала Аня, – у меня правда нет двух миллионов.

Маша усмехнулась.

– А я пошутила. У меня нет никакой пленки.

Обе девушки долго-долго молчали. Официант принес Маше коктейль с кокетливо изогнутой соломинкой и принял заказ у Ани. Когда он отошел, Аня потерла лоб и сказала:

– Ты знаешь, я себя очень по-дурацки повела вчера. Отец… он действительно был такой плохой человек?

– Нет. Ну… только если сильно напьется… Он никого не замечал. И он всегда мог объяснить, почему он прав. И еще… говорят… он всех своих партнеров кинул. Почти.