чиновники к народу, то можете обратиться к творчеству несравненного Ду Фу, например к стихотворению «Чиновник в Шихао»:

«В деревне Шихао

Я в сумерках остановился,

Чиновник орал там,

Крестьян забиравший в солдаты.

Хозяин – старик —

Перелез за ограду и скрылся,

Седая хозяйка

На улицу вышла из хаты.

О чем раскричался

Чиновник в деревне унылой,

Ругая старуху,

Что горькими плачет слезами?

Чиновнику долго —

Я слышал – она говорила:

“Три сына моих

У Ечэна[190] сражались с врагами.

Один написал нам

В письме из далекого края,

Что двое погибли

В жестоких боях на границе.

Он жив еще, третий.

Но это недолго, я знаю,

С тремя сыновьями

Мне надо навеки проститься.

Нет больше мужчин здесь,

Всё в доме пошло по-иному,

Мой внук еще мал —

Материнскою кормится грудью.

А матери юной

Нельзя даже выйти из дому —

Все платье в лохмотьях —

И стыдно, чтоб видели люди.

Слаба моя старость,

Но я потружуся с охотой,

Прошу, господин,

Не считайтесь, пожалуйста, с нею:

И если меня вы

Возьмете в Хэян[191] на работу,

То утренний завтрак

Я там приготовить успею”.

Глубокою ночью

Затихли стенания эти,

Потом я сквозь сон

Заглушенное слышал рыданье.

Когда же в дорогу

Отправился я на рассвете —

Один лишь старик

Пожелал мне добра на прощанье»[192].

Войн с соседями император Сянь-цзун не вел, за исключением вялотекущих боевых действий на западной границе.

В середине VII века, после победы над Западным каганатом, на службу к империи Тан перешли племена тюрков-шато (эти племена произошли от смешения тюркютов с племенем чуюэ, потомков хунну)[193]. В конце VIII века семь тысяч семейств тюрков-шато перешли под покровительство Тибетской империи и воевали против империи Тан, однако большим доверием не пользовались и скоро пожалели о своей измене. Тибетцы отвели тюркам-шато земли на территории нынешней провинции Ганьсу, а в 806 году, когда уйгуры захватили принадлежавший Тибету Линчжоу[194], тибетцы решили переселить тюрков-шато в неплодородный Цайдам[195], подальше от границы. Не желая переселяться в Цайдам, тюрки-шато в 808 году пришли к стенам Линчжоу. На пути к Линчжоу их по пятам преследовали тибетцы, в результате чего бо́льшая часть тюрков погибла, а те, кто выжил, стали непримиримыми врагами тибетцев. Танское правительство отвело тюркам-шато часть приграничной территории, которая стала центром притяжения для тюркских племен, находившихся под властью Тибета. Таким образом было получено сразу три выгоды. Во-первых, Танская империя получила воинов, которые стали нести охрану границы. Во-вторых, уход тюрок-шато в какой-то степени ослабил Тибетскую империю, вечного врага Китая. В-третьих, возвращение бывших подданных укрепляло престиж императорской власти, а милость, проявленная к раскаявшимся шатосцам, привлекала на сторону Тан другие тюркские племена. И пусть все эти выгоды империи обеспечили союзники-уйгуры, но, как известно, не важно, кто посадил рис, важно, кто его ест.

Могущество империи Тан со временем уменьшалось, но и Тибетская империя постепенно слабела, ведь ей приходилось воевать и с китайцами, и с уйгурами, и с киргизами, да и внутренних проблем в Тибете тоже хватало. В 821 году, в начале правления императора Му-цзуна, был заключен тибетско-танский мирный договор, в котором тибетский император именовался племянником танского императора. Обе стороны брали на себя обязательство «прекратить кровопролитную вражду, не поднимать оружия, не производить взаимных нападений». Китайские историки традиционно расценивают этот договор как победу Танской империи, наконец-то сумевшей достичь спокойствия на западной границе после полувековой войны, а западные историки утверждают, что в выигрыше остались тибетцы, которых китайцы молили о мире, стоя на коленях (но при этом почему-то тибетский император признавал себя племянником танского). Можно сказать, что предпосылки к заключению мира с Тибетом сложились в правление императора Сянь-цзуна.

«У императора есть всё, кроме вечной жизни», – гласит древняя пословица. Некий алхимик-даос по имени Лю Ми готовил для императора Сянь-цзуна эликсир, дарующий бессмертие. О том, что с этим эликсиром было что-то не так, можно судить хотя бы по резко возросшей на фоне его приема раздражительности. Император, никогда прежде не отличавшийся жестокостью, стал приходить в бешенство от любого пустяка, и слуги боялись к нему приближаться, чтобы не быть избитыми, а то и казненными. По логике, средство, дарующее бессмертие, должно было увеличивать гармонию в человеческом организме, а не нарушать ее, то есть успокаивать, а не наоборот. Но, видимо, император настолько сильно доверял Лю Ми, что не задумывался о свойствах его эликсира.

14 февраля 820 года император Сянь-цзун скоропостижно скончался. Официально его смерть приписали действию «эликсира бессмертия», но есть мнение, что на самом деле император был убит евнухами Чэнь Хунчжи и Ван Шоучэнем, действовавшими в интересах наследника престола Ли Хэна. Ли Хэн не имел склонности к государственным делам, предпочитая им пиры и прочие развлечения, но в то же время хотел стать императором, и мать, гуйфэй Го, поддерживала его в этом стремлении. Влиятельный евнух Туту Чэнцуй пытался повлиять на Сянь-цзуна, чтобы тот сделал наследником своего второго сына Ли Куаня, имя которого к тому времени было изменено на Ли Юнь. Разумеется, импреатрица Го не могла допустить, чтобы ее сына лишили престола. Избавившись от мужа, она заодно избавилась и от Ли Юня с Туту Чэнцуем. Неизвестно, каким правителем стал бы Ли Юнь (о нем вообще сохранилось очень мало сведений), но император Му-цзун был из таких, о которых говорят: «если пройти десять тысяч ли[196], то не найдется хуже». Большинство евнухов – а именно они составляли основную силу при дворе – поддерживали кандидатуру Ли Хэна, поскольку заведомо было ясно, что этот император с большой охотой поручит управление государством своим приближенным и не станет ни во что вмешиваться. Сильный правитель – благо для государства, слабый правитель – радость для приближенных.

Танская эпоха стала важной вехой в истории китайского буддизма – сначала его идейное влияние резко возросло, но впоследствии, в IX веке, конфуцианство вернуло себе утраченные позиции, и впредь уже никогда буддизму не удалось достичь былой популярности. Интересным документом поздней Танской эпохи являются «Письма наставнику Да Дяню» чиновника-конфуцианца Хань Юя, представляющие собой диалог между конфуцианцем и буддистом. Некоторые историки склонны считать «Письма» фальсификацией более позднего периода, но дело не в этом, а в том, что в этом историческом документе