– Счастливо оставаться, – буркнул Глущенко и был таков.

Писать истории никто не любит, но Наташа понимала, что это необходимо. Кроме того, существовало негласное правило – чем больше писанины взял на себя молодой специалист, тем больше у него шансов встать у операционного стола и тем быстрее ему дадут оперировать самостоятельно. Аспирант или ординатор освобождает своему наставнику время тем, что пишет для него истории, а наставник, в свою очередь, потратит это время на обучение молодого доктора в операционной. Ему значительно проще сделать аппендэктомию за десять минут самому, чем целый час стоять на месте ассистента и терпеливо объяснять, что так пинцет не держат, а в кольца иглодержателя пальцы не суют, и прочие подобные нюансы, которые забывают дать в институте.

Поэтому Наташа без возмущения занималась бумажной работой. Аркадий Леонидович в этот раз подсунул ей пачку типичных историй: поступил с клиникой того-то, диагноз подтвержден так-то, операция такая-то, послеоперационный период без осложнений, выписывается на амбулаторное лечение, данные обследования такие-то. Писать по этой болванке не требовало умственных усилий, и потихоньку Наташины мысли стали возвращаться к сегодняшнему суду. Дорого она дала бы, чтоб больше там не появляться! Во-первых, не хотелось судить беднягу, против которого особо и не было свидетельств, а во-вторых – стыдно за то, что ввязалась в спор с оголтелой коммунисткой. А тут такое дело – если уж эта идеология зашла в голову, то к другим аргументам человек становится невосприимчив, нечего было даже начинать. А она зачем-то ввязалась в спор и судью подставила. Эта жаба в жабо может и кляузу написать. Или гневное письмо возмущенной общественности, или стукануть по-тихому. Все-таки не зря папа советует поступать по совести, но на словах быть как можно скромнее.

Тут размышления ее прервал звонок местного телефона.

– Ого, дела, – сказал Аркадий Леонидович, – Сашеньке что-то поплохело на операции, Глущенко нужен ассистент. Наташ, может, сходишь?

– Я?

– Ну не я же! Я старенький, и не по чину мне.

– Да он же меня терпеть не может.

– Подумаешь! Мне тоже много кто не нравится, так что ж теперь, на работу не ходить? Давай беги скорее.

Наташа помчалась со всех ног. Вбежала в ординаторскую оперблока, переоделась в робу, схватила маску, убрала волосы под колпак и влетела в операционную. Краем глаза зацепила Ярыгина: тот сидел в моечной на низкой скамеечке, красный, и тяжело дышал. Наташа уловила исходящий от него острый запах, его не смогла перебить даже ватка с нашатырным спиртом, которую Саша держал в руке. Ярыгин махнул ей рукой, мол, все в порядке, иди мойся. Наташа схватила брусочек хозяйственного мыла и щетку. У стола, кажется, все нормально, Глущенко потихоньку работает, а операционная медсестра заступила на место ассистента и помогает ему. Есть время обработать руки по инструкции. Закончив мытье и тщательно просушив руки стерильной салфеткой, Наташа перевернула песочные часы и опустила кисти и предплечья до локтей в ведерко с первомуром. Пока шла экспозиция, Наташа снова посмотрела на Сашу. Кажется, он потихоньку приходит в себя. Краснота немного схлынула, и дышать он стал спокойнее. Что ж это такое было с ним? У женщины сразу предположили бы беременность, но тут… Эндокринные какие-то нарушения?

– Пил вчера, – сказал Ярыгин в ответ на ее внимательный взгляд.

– А, извини.

Время экспозиции вышло, и Наташа, держа руки перед собой, подошла к столу. Сестра подала ей салфетку и хищно смотрела, чтобы Наташа, осушив руки, бросила ее в таз, чтобы потом не спутать счет.

Наташа была готова ко всему: что Глущенко пошлет ее подальше и потребует другого ассистента или просто оскорбит, но он, держа тампон на ране, пока сестра подавала халат, смотрел Наташе в лицо странным тоскливым взглядом.

– Да нет, не может быть, – тихо сказал он, – нет, отставить.

Сердце Наташи сжалось – а ведь действительно он первый раз видит ее в маске!

– Бери крючки, – скомандовал Глущенко, – и сейчас меня не бойся. Не обижу.

– Водяное перемирие?

– Рот закрой.

Она растянула края раны, стараясь предугадать каждое движение Альберта Владимировича. Он выполнял тромбэктомию, и ход этой операции был Наташе знаком. Она, безнадежно влюбленная, читала всю литературу по той области хирургии, которой занимался Глущенко.

Работали молча и слаженно и справились быстро.

– Слушай, может, и действительно по наследству тебе передалось, – фыркнул Глущенко, стягивая перчатки, – хорошо помогала.

– Спасибо, Альберт Владимирович.

– Только чтобы я больше в своей операционной тебя не видел, договорились?

– Но…

– Без «но».

– Ладно. Протокол напишем?

Глущенко кивнул. Они в четыре руки записали операцию, в историю и в журнал, Альберт Владимирович откинулся на спинку стула, а Наташа поднялась.

– Слушай, – окликнул он, когда она уже стояла на пороге, – тут не в тебе дело, ты вроде нормальная девчонка оказалась. Но я очень тебя прошу – в операционную ко мне не приходи.

– Да хорошо, договорились уже.

Надежда Георгиевна вернулась, когда в программе «Время» передавали погоду. Валя давно ушла домой, Анька закрылась в комнате, а муж сидел перед телевизором с остывшим чаем, и Надежде Георгиевне стало неловко, будто она вернулась от любовника.

– Ну что тебе сказал наш небожитель?

– Ой, ни за что не угадаешь! – Она принужденно засмеялась.

– Хорошее или плохое, не томи! Связано с моей защитой?

Надежда Георгиевна вздохнула. Чем ближе становилась дата защиты диссертации, тем больше муж нервничал. Кандидатская у него прошла без особых затруднений, а вот докторская… То хорошую тему уводили из-под носа, то не включали в план работы кафедры, то научный консультант вставал на дыбы, в общем, докторская давалась тяжело. Свекровь даже плакалась Нине Михайловне, но та отказалась просить Павла Дмитриевича за Алексея, и отношения между дамами несколько обострились. Но сейчас вроде бы дело двигалось к победному концу, а муж уже просто по привычке боялся, что возникнет какое-нибудь новое неожиданное препятствие.

– Нет, не волнуйся, о тебе речи не было, – Надежда Георгиевна погладила мужа по плечу и поставила чайник кипятиться, – знаешь, я столько передумала, пока ехала, столько разных гипотез перебрала! Может, думаю, он Мийку хочет помянуть, или об Ане решил позаботиться, или вспомнил, что я единственная нормально к его новой жене отнеслась, и теперь решил нас подружить… Всякие безумные варианты перебрала, а оказалось знаешь что?

– Что?

– Он узнал, что я в суде заседаю и мы рассматриваем общественно важное дело. Нет, ну конечно, сначала вежливость проявил, мол, как вы поживаете, как детки, бабушка, ах, Наденька, не забуду, как вы тепло отнеслись к нам после смерти Мишеньки. Я прямо испугалась, но тут-то он меня и огорошил! Вы, говорит, народный заседатель! Я прямо так и села, ничего себе, второй день всего, а Шевелев уже в курсе!