Строительство могло быть закончено раньше, однако трое наших рабочих внезапно уволились и уехали из Флоренции. Потребовалось время, чтобы подыскать им замену.

Мы очень признательны вам за вашу к нам доброту. Не в обычае флорентийских ремесленников принимать за свой труд вознаграждение сверх положенной платы. И все же гильдия сочла возможным позволить каждому из нас получить по пять флоринов золотом от ваших щедрот, ибо кое-какие работы в соответствии с вашими требованиями выполнялись с удвоенным тщанием. Благодарим вас еще раз.

Сообщаем также, что дворецкий ваш Руджиеро получил все ключи от замков и что палаццо полностью готово к приему, каковой, как мы знаем, приурочен к празднику Двенадцатой ночи[36]. Уверены, что даже Лоренцо де Медичи, который будет присутствовать там, не найдет в нашей работе изъянов.

Если у вас возникнут вопросы, касающиеся наших расчетов, дайте лишь знать, и составитель письма сего незамедлительно явится к вам, чтобы все обсудить и уладить.

Засим желаем вам радостного и счастливого Рождества! Для нас было большим удовольствием иметь дело с таким именитым и щедрым заказчиком! Если вам еще что-то от нас понадобится, вы знаете, где нас искать.

За всех работавших на стройке ремесленников

Юстиниано Монтеджелато

Флоренция, 29 декабря 1491 года

Жонглеры закончили свое выступление, и вниманием зрителей завладели вставшие на руки акробаты. Их было двое, и передвигались они чрезвычайно изящно. Один умудрялся держать в пальцах ног горящие факелы, на пятках другого стояли кубки с вином. Ловкачам аккомпанировал небольшой оркестрик — барабан, пастушеская волынка и лютня. Музыканты старались, но все-таки не могли заглушить веселый гомон, стоявший в главном зале палаццо да Сан-Джермано, празднично освещенного с помощью оригинально устроенных фонарей. Прекрасному настроению всех собравшихся весьма способствовало и то, что в зале было тепло, ибо от стужи зимнего дня его хорошо защищала широкая длинная лоджия, не имевшая сообщения с улицей, где хозяйничали ветер и снег. Проемы в ее стене, летом назначенные пропускать свет и воздух, сейчас были плотно закрыты деревянными ставнями.

Два боковых, примыкавших к лоджии зала тоже не пустовали. Один служил уборной для веселившей публику труппы французских актеров, в другом пылал огромный камин, зев которого едва вмещал тела двух котлов, наполненных уютно побулькивающим вином. Повар Ракоци, Амадео, священнодействовал над ними, то и дело сдвигая крышки и подсыпая какие-то пряности в кипящую жидкость, издающую восхитительный аромат.

Ракоци с наиболее именитыми флорентийцами сидел за длинным столом, установленным на широкой площадке парадной лестницы. Он был в мантии черного бархата с окаймленными красным атласом рукавами, сквозь разрезы которых проглядывал шелк ослепительно белой рубашки. Малиновая окантовка ее высокого стоячего воротника перекликалась с тусклым мерцанием крупных рубинов, вделанных в массивное серебро иноземного ордена, покоящегося у него на груди.

Лоренцо Медичи, восседавшему рядом с владельцем палаццо, очень шел темно-синий парчовый кафтан, присланный ему к праздникам турецким султаном. Под кафтаном поблескивал золотистый жилет, призванный вносить разнообразие в наряд первого флорентийца, ибо каких-либо украшений на нем не наблюдалось. Держался Медичи бодро, и понять, что эта бодрость скрывает усталость, могли только те, кто хорошо его знал.

— …Но служанка была сицилийкой и ничего не разобрала из того, что ей сказали.

Лоренцо весело заулыбался, склоняясь к Фичино, и довершил анекдот:

— Поэтому суп им подали, представьте, в ночном горшке!

Его смех был громок и заразителен. Гости расхохотались, довольный Лоренцо потянулся к вину. Ракоци мягким прикосновением остановил его руку.

— Минуту терпения, Великолепный. У меня тут есть кое-что для вас. — Он поднялся и громко хлопнул в ладоши. В тот же миг возле него возник Руджиеро. Ракоци принял из рук слуги сверток, обвязанный золотой лентой, и повернулся к Лоренцо.

— Великолепный, в вашем краю существует хороший обычай подносить друг другу подарки в память о дарах, принесенных Христу. Впрочем, дни зимнего солнцестояния у многих народов всегда были в чести. Вспомним хотя бы Сатурналии римлян, зимние игрища северных наций или обратим свой взор на Восток. Весь огромный Китай, например, празднует сейчас рождение солнца. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и я — иноземец — собираюсь почтить флорентийский обычай, ибо он во многом перекликается с обычаями моей родной стороны.

Оглядев застолье, Ракоци понял, что добился своей главной цели. Его монолог привлек внимание большинства гостей. Когда все головы повернулись к нему, он улыбнулся собравшимся и продолжил:

— Друзья мои, не могу выразить, как приятно мне видеть вас здесь. Но особенную благодарность я испытываю к Лоренцо Медичи. Флоренция приютила меня, а его внимание одарило душевным теплом. Первого января, пять дней назад, он отпраздновал сорок третью свою годовщину. В память об этом событии и в знак моего бесконечного уважения к этому выдающемуся флорентийцу, без усилий которого Флоренция не была бы тем, что она сейчас есть, я хочу в вашем присутствии просить его принять мой скромный подарок.

Удивленный Лоренцо пошевелил бровями и встал. Ракоци с глубоким поклоном вручил ему сверток, затем отступил на шаг и поклонился еще раз — с той торжественной церемонностью, с какой обычно склоняются перед монархами или принцами крови.

Медичи принялся непослушными пальцами совлекать с подарка обертку и через какое-то время в руках его оказался резной деревянный ларец. Он немного помедлил, рассматривая инкрустированную самоцветами крышку.

— Сделайте мне честь и откройте его.

— Здесь? — Лоренцо прикоснулся к рубиновым шарикам, образующим герб Медичи на боковой стенке ларца, и, поймав взглядом кивок Ракоци, осторожно на них нажал. Крышка ларца мягко откинулась, приглашенные ахнули. То, что открылось взорам присутствующих, поразило даже самых невозмутимых гостей.

Это был кубок, целиком выточенный из рубина огромных размеров, его тело поддерживала серебряная короткая ножка, по ребру основания которой шла золотая монограмма «Лор. Мед.» Грани кубка переливались кровавым огнем. Казалось, не было в мире вина, которое могло быть достойным его или хотя бы соперничать с ним по цвету. В благоговейной тишине Лоренцо поднес драгоценный подарок к глазам, в которых дрожали слезы восторга, и хрипло сказал:

— Я восхищен, мой чужеземец… слов нет, я восхищен!

Конец его фразы заглушил взрыв восторженных возгласов.

Жест чужака был воистину королевским, флорентийцы умели считать.