его квартальное содержание уже пришло и разлетелось. Гостиничная еда надоела Якимову, и он потратил деньги на роскошные обеды в «Капше», «Чине» и «Ле Жарден».

Управляющий согласился подождать, и это продолжалось до тех пор, пока в гостиницу не стали стекаться приехавшие на Рождество. Тут уже управляющий сам послал за Якимовым.

— Со дня на день, — истово уверял его Якимов. — Уже вот-вот.

— Так дело не пойдет, князь, — ответил управляющий. — Если вы не в состоянии расплатиться, я вынужден буду обратиться в миссию.

Якимов встревожился. Галпин говорил ему: «Сейчас вас могут посадить под домашний арест, выслать третьим классом в Каир, а оттуда пинком отправить на фронт, прежде чем вы успеете выговорить „плоскостопие“, „отказ по убеждениям“ или „неизлечимый психоз“».

— Дорогой мой, в этом нет нужды, — ответил Якимов, нервно дрожа. — Я сам туда схожу. Мой дорогой друг Добби Добсон ссудит мне необходимую сумму. Надо только спросить. Я же не знал, что вы спешите.

Якимову дали сутки. Он не сразу отправился к Добсону — в последнее время тот со всё меньшей охотой давал ему взаймы. Для начала Якимов подошел к завсегдатаям Английского бара. Хаджимоскос, Хорват и Палу, как обычно, проводили время вместе. Сначала он обратился к Хорвату:

— Дорогой мой, мне тут надо оплатить небольшой счет. Мое содержание запаздывает. Не люблю быть должным. Не могли бы вы…

Не успел он закончить, как Хорват развел руками, так убедительно демонстрируя полную нищету, что Якимов осекся. Он повернулся к Хаджимоскосу:

— Как вы думаете, возможно, принцесса…

Тот рассмеялся:

— Mon cher Prince, лучше обратитесь к луне. Вы же знаете принцессу. Она так безответственна, просто смех берет. К тому же у румын не принято возвращать долги.

Якимов умоляюще взглянул на Чичи Палу, обаятельного мужчину, который, по слухам, пользовался большим успехом у женщин. Тот шагнул в сторону и отвернулся с видом человека, который отказывается видеть и слышать то, что его не касается.

— Неужели никто не одолжит мне лей-другой?! — в отчаянии возопил Якимов.

Чтобы умилостивить их, он попытался заказать напитки, но Альбу покачал головой. Остальные заулыбались, узнавая этот привычный им жест, но было совершенно очевидно, что теперь они презирают Якимова. Он более не был одним из них.

Пришлось идти к Добсону. Тот согласился оплатить счет при условии, что Якимов найдет себе жилье подешевле.

— Я подумывал о «Минерве», дорогой мой.

Добсон не желал слышать ни о «Минерве», ни о любой другой гостинице. Якимов должен подыскать себе однокомнатную квартиру.

Таким образом, в следующую субботу Якимов, напоследок позавтракав в гостиной, покинул «Атенеум». Когда он стащил чемоданы в холл, портье отвернулись. Даже если бы они были готовы помочь Якимову, внимание всех присутствующих привлек новый постоялец. Даже сам Якимов, несмотря на все свои горести, остановился и уставился на новоприбывшего.

Это был седой смуглый человечек в синем полосатом костюме. При ходьбе он издавал бряцание цепей. Один глаз у него был закрыт повязкой, другой остро и критически оглядывал всё вокруг. Его левая рука была прижата к груди, а крошечная ладошка была затянута в перчатку телесного цвета. С лацкана пиджака в карман брюк спускалась золотая цепь. Еще одна цепь, потолще, приковывала трость к его правому запястью и на ходу гремела о серебряный набалдашник. Очевидно не впечатлившись обстановкой гостиницы, он прошагал к конторке и рявкнул:

— Есть письма для капитана Шеппи?

Галпин, замерший на полпути в бар, так и ахнул, а Якимов заметил:

— Поразительный персонаж! Кто же это?

— Прибыл вчера ночью, — ответил Галпин. — Возможно, разведка. Никто не привлекает к себе столько внимания, как старые британские разведчики.

Увидев чемоданы Якимова, он спросил:

— Что же, уже покидаете нас?

Якимов печально кивнул.

— Нашел себе неплохой уголок, — ответил он и двинулся к повозке.

Тем утром снег порхал в воздухе, словно лебяжий пух, и покрывал дороги тончайшей кисеей. Мороз стоял страшный.

Якимова везли к вокзалу. Извозчик был жилистый и ожесточенный — явно не какой-нибудь скопец. Лошадь представляла собой скелет, обтянутый шкурой. От ударов кнута ее кости ходили ходуном, угрожая рассыпаться по снегу. Из открытых ран текла кровь.

Наблюдая за подергиванием тощего крупа, Якимов прослезился, но оплакивал он не лошадь. Он оплакивал собственную судьбу. Не по своей воле он покидал сердце Бухареста ради его убогой, нищей окраины. Он чувствовал себя уязвленным. С тех пор как Долли умерла, мир повернулся к нему спиной. Теперь у него не осталось даже последнего напоминания об их жизни — его «Испано-Сюизы». Он тосковал по автомобилю, словно по матери.

При виде вокзала он вспомнил тот вечер, когда прибыл сюда без гроша в кармане. Какой недолгой оказалась белая полоса! Слезы заструились по его щекам.

Услышав всхлипывания, извозчик обернулся и уставился на Якимова с откровенным любопытством. Якимов утер глаза рукавом.

Улицы за вокзалом не были отремонтированы. Лошадь оступалась в выбоинах, повозка тряслась. Лужи были покрыты ледяной коркой, которая трещала под колесами. Здесь в основном стояли деревянные хибары, но среди них попадались и многоквартирные здания, недавно построенные, но уже казавшиеся трущобами. Краска на дверях облупилась, на балконах висело выстиранное белье, женщины перекрикивались между собой.

Якимов подыскал себе комнату в одной из таких квартир. В объявлении говорилось, что жильца ожидает lux nebun — небывалая роскошь. Якимов решил, что небывалая роскошь по скромной цене ему вполне подходит.

На поиски нужного здания ушел час. Слуга приоткрыл дверь квартиры и пробормотал что-то насчет «сиесты», но Якимов притворился, что не понимает. Каменный подъезд, продуваемый насквозь, казался холоднее улицы. Якимов поднажал на дверь и ввалился в маслянистый жар квартиры. Уходить он не планировал. Потерпевший поражение слуга боязливо постучал в дверь одной из комнаты, вошел и был встречен яростными криками. Наконец в коридор выглянули мужчина и женщина, одетые в халаты, и уставились на Якимова раздраженно и высокомерно.

— Что это за человек? — спросил мужчина.

— Скажи ему, чтобы убирался, — заявила женщина.

Мгновение спустя Якимов понял, что эти двое говорят по-английски, просто с ужасным акцентом. Он поклонился и широко улыбнулся.

— Вы говорите по-английски? Как англичанин — я польщен! Я бы хотел посмотреть комнату, которую вы сдаете.

— Англичанин!

Женщина шагнула к нему с таким жадным выражением на лице, что Якимов стремительно поправился.

— Из белых русских, — уточнил он. — Беженец из зоны военных действий, увы.

— Беженец!

Она повернулась к мужу, и на лице ее было ясно написано: конечно, какой еще у нас может быть англичанин.

— Меня зовут Якимов. Князь Якимов.

— Князь!

Предлагаемая комната оказалась тесной, заставленной резной румынской мебелью и увешанной вышивками и всё же достаточно теплой и удобной. Он согласился ее снять.

— Она стоит четыре тысячи леев в месяц, — сказала женщина,