В отделе сыров орудовали ножом. Человечек в желтых кожаных перчатках шастал туда-сюда, сопровождаемый продавцом, и пробовал сыры. Якимов разглядывал сыры в свиных мочевых пузырях, в овчине, коре, переплетенных ветках, соломенных ковриках, виноградных косточках, деревянных мисках и рассоле. Не в силах более сдерживаться, он отломил кусочек рокфора и уже хотел было сунуть его в рот, как вдруг почувствовал, что за ним наблюдают.

Это был Гай Прингл.

— Здравствуйте, дорогой мой, — сказал Якимов и выронил сыр в миску с кислыми сливками. — Здесь непросто дождаться своей очереди.

Гай был не один. Гарриет отвоевала продавца у мужчины в желтых перчатках. Она уже хотела продиктовать свой заказ, но возмущенный мужчина в перчатках начал требовать внимания. Продавец оттолкнул Гарриет, едва не сбив ее с ног в стремлении продемонстрировать свою готовность услужить.

— Cochon[35], — сказала Гарриет, и продавец обиженно оглянулся на нее.

С того самого вечера в саду «Атенеума» Якимов опасался Гарриет. Он наклонился к Гаю и торопливо зашептал:

— Ваш бедный старый Яки угодил в переделку. Если мне не удастся раздобыть четыре тысячи, придется ночевать на улице.

Увидев, как Гай взглянул на Гарриет, Якимов торопливо добавил:

— Я не забыл. Должен дорогой девочке тысчонку. Рассчитаюсь, как только получу свое содержание.

Гарриет вытащил старый блокнот, в котором держал купюры, и нашел там две тысячи леев, которые и передал Якимову.

— Жаль, что вы не польский беженец, — сказал он. — Я знаю человека, который заведует помощью польским беженцам.

— Может, я и не совсем польский беженец, дорогой мой, но я беженец из Польши. Попал сюда через Югославию.

Гай решил, что это может сработать. Он продиктовал Якимову адрес Центра помощи Польши, после чего напомнил, что Якимов обещал прийти к ним в гости. Занят ли он, например, на Рождество?

— Как ни странно, дорогой мой, я совершенно свободен.

— Так приходите на ужин, — сказал Гай.

Центр помощи Польше располагался на улице недостроенных красных домов, заброшенных на зиму. Повсюду до сих пор валялись стройматериалы. Снег засыпал желтую глину и горы песка и извести. Рядом с одним из зданий, почти достроенным, стояла очередь поляков в подтяжках и коротких куртках, переминающихся от холода с ноги на ногу. Якимов прошагал мимо них, кутаясь в царское пальто.

— Князь Якимов к мистеру Лоусону, — объявил он старому крестьянину, открывшему дверь. Его провели прямо в комнату, где пахло мокрой штукатуркой.

Кларенс сидел за столом, укутанный в армейское одеяло и с керосинкой в ногах, и, очевидно, был сильно простужен. Когда Якимов отрекомендовался другом Гая Прингла, Кларенс словно бы смутился, по-видимому пораженный знатностью своего гостя. Почувствовав уверенность в себе, Якимов сообщил, что он прибыл из Польши, где жил в поместье родственника. Несколько недель он служил здесь заместителем Маккенна. Когда Маккенн отбыл в Польшу, Якимов остался, чтобы дождаться своего содержания. Война всё спутала, содержание запаздывало, и таким образом он остался здесь без гроша, в поисках корки хлеба.

Странным образом Кларенс отреагировал на этот рассказ совсем не так, как ожидал Якимов. Некоторое время он разглядывал свои ногти, после чего заявил с неожиданной твердостью:

— Ничем не могу вам помочь. Вы не поляк. Обратитесь в Британскую миссию.

Лицо Якимова вытянулось.

— Но, дорогой мой, я нуждаюсь не меньше, чем те, что стоят у двери. Дело в том, что если я сегодня не найду четыре тысячи, мне придется ночевать на улице.

— Эти стоят в очереди, чтобы получить пособие в сто леев в день, — холодно сказал Кларенс.

— Вы хотите сказать, тысячу?

— Сто.

Якимов начал подниматься, но тут же рухнул обратно.

— Мне раньше не приходилось побираться, — сказал он. — Я из хорошей семьи. Не привык к такому. Честно говоря, я в отчаянии. Миссия мне не поможет. Отправят меня в Каир. Бедному старому Яки там не место. Слабое здоровье. Голодаю. Не знаю, когда поем в следующий раз.

Голос его дрогнул, он прослезился. Кларенс был потрясен таким проявлением чувств, сунул руку в карман и достал купюру — одну-единственную, но это оказалась купюра в десять тысяч леев.

— Господи, — сказал Якимов, который от одного вида этой купюры пришел в себя.

— Минуточку!

Кларенс явно разволновался. Щеки его порозовели, и он принялся искать бумагу в ящике. Вытащив лист, он написал расписку.

— Я ссужаю вам эту сумму, — сказал он внушительно, — так как вы являетесь другом Гая Прингла. Деньги поступают из фонда и должны быть возвращены, как только вам придет содержание.

Когда расписка была подписана, а купюра перешла из рук в руки, Кларенс, очевидно испытывая облегчение от собственной щедрости, улыбнулся и сказал, что как раз собирался пообедать. Не хочет ли Якимов к нему присоединиться?

— С радостью, дорогой мой. С радостью.

— Вы знакомы с капитаном Шеппи? — спросил Кларенс, пока они ехали в «Капшу» в выделенном ему автомобиле.

— Разумеется, дорогой мой, — ответил Якимов. — Прекрасно его знаю. Один глаз, одна рука, но даст фору многим.

— Что он здесь делает?

— Мне сообщили… — Якимов понизил голос. — Разумеется, подобную информацию не следует передавать, но мне сообщили, что он является важным представителем британской разведки.

Кларенс недоверчиво рассмеялся.

— Кто вам это сказал?

— Не имею права сообщить.

«Капша» был любимым рестораном Якимова в Бухаресте. Очутившись в великолепии алых ковров, плюша, хрусталя и позолоты после ледяных порывов ветра crivaţ, он почувствовал, что наконец-то вернулся домой.

На имя Кларенса был заказан столик у двойных окон, выходивших на усыпанный снегом сад. Чтобы исключить самую возможность сквозняка, между рам были положены алые шелковые подушки. Гость Кларенса, кряжистый мужчина с видом одновременно самодовольным и застенчивым, поднялся им навстречу, не улыбаясь, а увидев Якимова, нахмурился. Кларенс представил их: граф Стеффанески, князь Якимов.

— Русский? — спросил Стеффанески.

— Белый русский, дорогой мой. Британский подданный.

Стеффанески издал звук, который, очевидно, значил: «Все вы, русские, одинаковы», уселся обратно и уставился на скатерть.

— Князь Якимов бежал из Польши, — примирительно сказал Кларенс.

— Неужели? — Стеффанески поднял голову и смерил Якимова недоверчивым взглядом. — Из какой же вы части Польши?

Якимов уткнулся в меню и сообщил:

— Очень рекомендую взять лангуста в паприке. И плов с куропатками здесь просто восхитительный.

Стеффанески упорно повторил свой вопрос.

— Князь Якимов говорил, что жил у родственников, у которых там поместье, — сказал Кларенс.

— Мне бы хотелось знать их имя. Я состою в родстве со многими землевладельцами, а с остальными поддерживаю отношения.

Видя, что Стеффанески уперся намертво, Якимов попытался объясниться:

— Боюсь, что у нас вышло маленькое недопонимание. Я покинул Польшу до того, как всё началось. Работал под прикрытием, знал, что сейчас начнется суматоха, и мне приказали уехать. Я же из белых, сами понимаете. Так что, если