Увидев, что Якимов не стал торговаться, она добавила:

— Вы платите вперед.

— Завтра, дорогая моя. — Он коснулся губами ее пухлой, масленой ручки. — Завтра мне в Британской миссии придет содержание.

Госпожа Протопопеску взглянула на мужа, который сказал: «Это же английский князь», и вопрос оплаты был временно отложен.

Якимову сообщили, сколько на самом деле стоит поездка сюда из центра города. Надежно поставив свои чемоданы на тротуар, он вручил извозчику деньги и десять леев на чай. Тот смерил его неверящим взглядом, после чего издал трагический вопль. Он требовал еще денег. Якимов решительно покачал головой и стал собирать свой багаж. Извозчик швырнул монеты на дорогу. Не обращая на это никакого внимания, Якимов стал карабкаться по лестнице.

Размахивая кнутом и что-то страстно сообщая прохожим, извозчик соскочил на землю и подобрал деньги.

Якимов не понимал, что говорит этот человек, но был потрясен его гневом. Он попытался бежать, но споткнулся, уронил чемодан и в ужасе прижался к стене. Извозчик не стал нападать на него, а вместо этого пошел за ним следом, громко топая, щелкая кнутом и вообще производя столько шума, что соседи выглядывали из дверей, чтобы узнать, что происходит. Госпожа Протопопеску и ее слуга наблюдали за ними с лестничной площадки.

— Сколько вы ему дали? — спросила она.

Якимов назвал цифру.

— Этого более чем достаточно.

Теперь на лице ее был написан настоящий гнев. Она воздела кулаки к небу и набросилась на извозчика с какой-то яростной тирадой на румынском. Тот остановился как вкопанный и медленно двинулся прочь, оборачиваясь, чтобы метнуть в Якимова ненавидящий взгляд. Увидев это, слуга кинулся ему вслед, пылая той же яростью, что и его хозяйка, тогда как сама она препроводила Якимова в квартиру.

— Дорогая моя, вы были великолепны, — сообщил он и уселся на кровать, чтобы отдышаться.

— Я сказала ему: да как ты смеешь оскорблять благородного человека! Так и надо обращаться с грязными крестьянами. — Она щелкнула пальцами, показывая, что вопрос решен. — Теперь деньги.

— Сегодня вечером, — пообещал он. — Когда придет дипломатическая почта, я схожу в миссию и заберу свое содержание.

Черные глазки госпожи Протопопеску недоверчиво выкатились. Чтобы встретить жильца, она втиснулась в короткое черное платье, которое облегало все ее складки, словно вторая кожа. Густо напудренное лицо обвисло, будто увядшая магнолия. Она окликнула мужа.

В комнату вошел сам Протопопеску, одетый в форму офицера самого низкого звания. Это был худой, сутулый человек в корсете, с нарумяненными щеками и усами шпрехшталмейстера, но без малейших признаков того огня, который полыхал в его супруге.

— Идите немедленно и принесите деньги, — неубедительно приказал он.

— Не сейчас, дорогой мой. — Якимов устроился поудобнее в вышитых подушках. — Мне надо прикорнуть. Этот шум меня утомил.

Он прикрыл глаза.

— Нет! — воскликнула госпожа Протопопеску и, отпихнув мужа, схватила Якимова за руку и стащила его с кровати. — Идите сейчас. Немедленно!

Она оказалась очень сильной. Вытолкнув Якимова в коридор, она захлопнула дверь в комнату, заперла ее и сунула ключ в сумочку.

— Вот так! Когда вы принесете деньги, я отдам вам ключ.

Якимов вновь оказался на морозной улице. Где же ему взять деньги? К Добсону идти он не осмеливался: вчера тот дал ему четыре тысячи леев на квартиру, и Якимов, не подозревая, что госпожа Протопопеску окажется такой настырной, потратил их на восхитительный ужин.

Мостовая промерзла насквозь. Он чувствовал, как холод проникает через разбитые подошвы ботинок. О том, чтобы вернуться на главную площадь пешком, не могло быть и речи, и, понимая, что пришла пора освоить общественный транспорт, он присоединился к толпе, ожидающей трамвай. Когда тот прибыл, началась истерическая давка, в которой Якимова и какую-то старушку сбили с ног. Та поднялась и снова ринулась в бой. Якимов остался позади. Когда пришел следующий трамвай, он был уже готов к сражению. Всего за несколько леев его довезли до центра города. Он понимал, что в этом городе можно жить очень дешево, но кому нужна эта дешевая жизнь? Только не Якимову.

Он направился прямиком в Английский бар, но там было пусто. Понимая, что надо продолжать поиски, он направился в гастроном «Драгомир» — убежище, где джентльмен мог продегустировать сыры и стащить пару печений.

Магазин уже украсили к Рождеству. Возле него крестьяне торговали карпатскими елками: деревья прислонили к витринам, поставили в бочки, разложили на мостовой в окружении гор остролиста и лавра. Гирлянды из присыпанных снегом еловых лап, словно кашне, обвивали входные двери. Это был большой магазин — один из крупнейших в Бухаресте. Сейчас он напоминал небольшой замок, весь в рождественских украшениях; светящиеся витрины были покрыты морозными узорами.

У дверей стояло чучело вепря на задних лапах: желтые клыки, отполированная до блеска черная шкура, снежинки в щетине. По бокам вниз головой висели олени, и их рога упирались в землю.

Якимов вздохнул. Эти украшения напомнили ему прежние праздники — в «Крийоне», «Ритце», «Адлоне» и женевском «Бо-Риваже». Где же он встретит это Рождество? Уж точно не в «Атенеуме».

Входя в магазин, он увидел, что за вепрем притаилась компания попрошаек, которые при виде него подняли такой шум, что из дверей выбежал швейцар, который одного из них пнул, другому дал затрещину, а остальных отогнал мокрым полотенцем. Якимов проскользнул внутрь.

В небольшом отделе у входа продавались товары, импортированные из Англии: овсянка «Quaker», консервированные фрукты, солонина, оксфордский джем — роскошные товары даже на фоне общей роскоши. Якимова они не интересовали. Он отправился в главный зал, где в кучу были свалены тушки индеек, гусей, кур, фазанов, куропаток, тетеревов, бекасов, голубей, зайцев и кроликов. Он присоединился к череде мужчин, которые с важным видом ходили кругами и разглядывали эти трупики. Сюда не ходили ни слуги, ни даже жены. Это было место для мужчин: здесь они разглядывали еду, как и Якимов, и наслаждались недоступным ему предвкушением.

Он наблюдал за тем, как тучный господин в галошах и каракулевом воротнике, застегнутый на все пуговицы и с шапкой в руках, выбрал и велел разделать индейку, по-прежнему украшенную перьями. Глядя на это, он сглотнул от голода.

Для праздного наблюдателя это было не лучшее время. Вокруг прилавков, где были выставлены моллюски, икра и всевозможные сосиски, толпилось столько покупателей, что ничего не было видно. Он побродил вокруг, вознагражденный лишь ароматом ветчины в меду и греческих апельсинов.

Продавец обрубал лапки живых лягушек и швырял еще шевелящиеся обрубки в ведро. Якимову это зрелище не понравилось, но он тут же позабыл о нем, увидев корзину шампиньонов, которых этим утром доставили самолетом из Парижа. Он потрогал их, и на пальце у него осталась красная французская