Кровавую расправу у ворот видел рыжий Мориц и еще несколько сотрудников Управы кастеляна, видел грузный Бартольд со своими таможенниками, видели прильнувшие к окнам жители прилегающих домов, видели Кёниг и его люди, перегородившие вдали главную улицу перевернутыми телегами, бревнами и всем, что попалось под руку… Самое быстрое, что есть в мире – это дурные вести, поэтому вскоре весь Маутендорф уже знал, что в замок ворвались жестокие и бессердечные захватчики. Некоторые жители, схватив имеющееся оружие или вилы и топоры, бежали к баррикадам защитников замка, но большинство баррикадировались у себя дома за ставнями или в подвалах.

Между тем на улицах шли бои. Хотя назвать происходящее боями можно было довольно условно: аркебузеры давали залп по примитивной баррикаде, налетевшие конники добивали уцелевших и ошеломленных защитников, слуги и оруженосцы рыцарей оттаскивали телеги и бревна в сторону и Летучий отряд продвигался вперед до следующей преграды, потом ситуация повторялась… Наступление шло довольно быстро, хотя кое-где и не столь успешно.

Арбалеты слабее аркебуз, но перезаряжаются гораздо быстрее, а на маленькой дистанции достаточно эффективны. Змееголовые теряли лошадей и получали ранения, но хорошие доспехи создавали для них серьезное преимущество. Кое-где вспыхивали пешие схватки, но мечом латы не пробить, а у большинства имперцев были тяжелые датские топоры с острым клювообразным ударником, проникающим в любую щель, и плоским шипастым обухом, которым можно оглушить и сшибить с ног самого крепкого бойца. Имелись у них и тяжелые двухлезвийные секиры, разрубающие сочленения панциря и отрубающие руку вместе с наручем; и молоты, сминающие шлемы вместе с головой…

В общем, на холодных камнях Маутендорфа оставались, в основном, тела стражников замка, и, несмотря на сопротивление, имперский отряд наступал, сужая кольцо вокруг Княжеской башни, ибо любая крепость, дворец или замок живут лишь до тех пор, покуда живет их хозяин.

На третьем этаже, у выходящего на последнее убежище разжалованного князя фон Бауэрштейна окна Северной башни, занял позицию его личный стрелок Курт Шефер, который должен был защищать князя в случае любого нападения. Назначая Курта на столь важную должность и размещая по соседству с собой, Бауэрштейн не мог предположить, что это агент Тайной Стражи императора по прозвищу «Орел» и его цели прямо противоположны тем, которые он ему определил. Но, как в бесхитростных пьесах бродячего театра, приближался момент истины, когда маски сбрасываются, а цели злодеев и праведников становятся очевидны, вызывая восторг и негодование публики, получающей в конце концов полное удовлетворение от торжества справедливости…

Однако пока время его выхода не наступило, и он рассматривал шумное, забитое десятками людей тесное пространство двора между Княжеской и Северной башнями и донжоном: Курт понял, что здесь собрались все уцелевшие защитники замка. Так оно и было. Среди них находился и Кёниг, который тоже преследовал цели, отличные от целей большинства его подчиненных, но не представлял, каким образом их достигнуть: как из кровавого шторма, урагана несущих смерть стрел, пуль и мечей добраться в тихую заводь, до спасительного маяка, манящего его ласковым огоньком? Но вариант пока был только один – плыть по воле волн, если этим благодушным термином можно называть заведомо проигрышную битву с превосходящим противником, которая приближается к неизбежному концу?

Толстая, обитая железом дверь в башню распахнулась, на пороге стоял ближайший помощник князя Конрад Шварц – грушеобразный толстяк с круглыми испуганными глазами.

– Раймунд, отберите десять-двенадцать ваших лучших воинов и поднимитесь с ними наверх! Будем садиться в донжон! – распорядился он, то и дело бросая взгляд в сторону приближающихся звуков боя: криков, звона железа, оглушительного грома выстрелов. Кёниг подумал, что если бы Шварц был лошадью, то сейчас прядал бы ушами, ржал и бил копытом.

– Хорошо, Конрад! – кивнул он и принялся за почти безнадежное дело: из напуганных и уставших людей, желающих как можно скорее оказаться как можно дальше отсюда, отбирать «самых смелых бойцов», готовых к длительному затворничеству в окружении врагов!

В этот момент его и увидел Курт.

– Кёниг! – воскликнул он, хватаясь за арбалет. – Такого идиотского плюмажа из павлина нет больше ни у кого! Он как будто нарочно привлекает к себе внимание! Ну, что ж… В конце концов он давно хотел свести со мной счеты… Почему бы и мне не ответить ему тем же…

Орел прицелился. В конце концов, Кёниг защищает изменника, врага императора, значит, он тоже враг… Но что-то мешало ему нажать спусковой рычаг… Может, то, что начальник замковой стражи все время перемещается и скрывается за другими людьми? Нет. Лучший стрелок князя прекрасно знает: секунда – и стрела войдет в голову старшего стражника, как бы его ни заслоняли другие фигуры. Дело не в физическом препятствии, а в моральном. Кёниг хотел поединка, но не пытался убить его тайком, из зарешеченного окна…

И потом, Клара неравнодушна к Раймунду, и получается, что Курт нарушает кодекс рыцаря не по воле императора, а из своих личных соображений – из ревности! Это позор и бесчестье, даже если об этом никто и никогда не узнает: ведь сам-то он будет знать, что водило его рукой, значит, придется всю жизнь носить на своем гербе и в душе несмываемое грязное пятно! К тому же Клара об этом обязательно узнает – у Рыси безошибочное чутье… Тем более что она неравнодушна не только к Кёнигу, но и к нему самому, значит, ее чувствительность обострена в сотни раз! Разве можно допустить такой позор?!

Тем временем вопрос разрешился сам собой: Кёниг запустил в Княжескую башню с десяток стражников, последним зашел в укрепленную дверь и запер ее за собой.

«Князь решил отсидеться в донжоне, – пришла в голову запоздавшая мысль. – В данном случае это ни к чему не приведет, но отсрочит момент правосудия, а он здесь именно для того, чтобы этого не допустить!»

Наступил последний акт пьесы, и Орлу пора было выходить на сцену! Заряженные арбалеты лежали рядом – на столе, подоконнике, на полу. К стрелам некоторых были привязаны пучки сухой соломы. Вот сейчас они и пригодятся! Свеча уже была предусмотрительно зажжена. Он поднес зажигательную стрелу к огню, и когда солома загорелась, выстрелил в дно деревянного мостика, соединяющего на высоте пятого этажа Княжескую башню и донжон. Потом пустил туда же еще одну горящую стрелу, и еще одну…

Огонь всегда рвется вверх, особенно когда его раздувает ветер предгорий. И хотя в общем шуме Курт не слышал потрескивания загорающихся досок, но увидел, как пламя со стрел перекинулось на основание моста, как потянулся к близкому во всех смыслах небу сначала легкий, почти невидимый дымок, который понемногу густел и разрастался, как во все стороны полетели искры и огненные мыши побежали по тому пути, которым надеялся воспользоваться разжалованный князь со своей ближайшей челядью и надежной охраной, чтобы хоть на несколько недель отодвинуть то, что его неминуемо ожидало…

С третьего этажа Северной башни до пятого этажа Княжеской – рукой подать, и Орел хорошо видел, как в изумлении замер в дверях бывший правитель Маутендорфа фон Бауэрштейн, увидев перед собой клубы черного дыма и бушующее пламя. Лицо его исказила гримаса ярости, и он пинками вытолкнул на мост Конрада Шварца, которого, очевидно, назначил виновником произошедшего. Резвости несчастному помощнику придал резко высунувшийся следом меч кого-то из стражников, вонзившийся ему в ягодицу. Издав крик подстреленной лошади, обезумевший Шварц накинул на голову плащ и бросился в черный дым… Но полусгоревший мост не выдержал грузного тела и с треском обрушился. С отчаянным воплем Шварц, в облаке искр, размахивая руками, полетел вниз вместе с горящими обломками и обугленными кусками досок и брусков…