Она стремительно вышла, оставив озадаченную сестру в полном недоумении. Заинтригованная, Мафальда ждала и ждала, наконец, Маша вошла в распахнувшиеся двери, держа на руках черного котёнка.

– Вот, дорогая сестричка, хочу подарить тебе каракошечку, точнее, каракота, поскольку это мальчик. Пусть он принесет тебе удачу. Пусть у вас тоже родится мальчик. Вот.

Мафи просто задохнулась от переполнявших её чувств, затем она бросилась на шею сестре, причитая:

– Боже, Иола! Какой королевский подарок! Императорский! Спасибо! Спасибо-о!!!

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА

Григол Серхио Орджани-и-Тавзара, координатор команды Мексиканского олимпийского комитета по медицинской части

Два с половиной года я не был в России. Да и когда жил здесь, то только проездом в Москве. Да и то чаще под конвоем. И вот я в русской столице. Уже почти неделю мы здесь с моей Зеной. Уже и жену величаю на мексиканский манер через «е» и «а». А когда ехали, по первому снегу, в Аян из Якутска, и не верилось, что моя боголюбивая Зинаида Гавриловна бросит всё и поедет на край Земли со мной, лихим грузинским социалистом. Но выпало и мне счастье.

В Мехико окунулись с ней сразу в бурлящую революционную жизнь. Зена быстро выучила испанский и стала преподавать его прибывающим товарищам. Меня же помотало от Тихуаны до Тапачулы. Был и командиром военно-санитарного поезда, председателем ВРК[32] в Монтерее и комиссаром Северного фронта. Местные народ горячий – прямо как мы, кавказцы. Так что сработались. За эти годы стал я для всех компаньеро Серхио, а Зина моя теперь сеньора Зена Паулуцка. Здесь же снова Григорий Константинович и Зинаида Гавриловна. Непривычно уже даже.

Ещё в январе я и не помышлял, что ещё раз увижу родину. А вот, глядишь ты. В январе вызвал меня к себе Ильич и сказал, что с Олимпийской сборной в Москву поеду. Как парторг и старший по медицинской части. Потом узнал, что многих товарищей михайловские жандармы не пустили, а по мне сказали: «вы бы ещё коновала прислали», но не запретили. Так вот и оказался я неделю назад в Москве.

Думал, что удастся увидеть Европу, но не судьба в этот раз. Поехал тем же почти маршрутом, что и прибыл в Мексику. На пароходе до Владивостока, а оттуда дирижаблем «Империя» прямо в Москву. Делегация наша, конечно, небольшая, но думаю, что товарищи не против были бы и деньги сэкономить и по земле через Россию чтобы мы проехали, но тоже видно «Москва не согласовала». Так никого из товарищей наших по пути и не увидел. А Россия сверху хороша: большая, строится. Только ведь бед-то людских с небес не видно.

В Москве с лётного поля новомодными автобусами сразу всех в Олимпийскую деревню отвезли. Каменную. Удобные на месте бывшей деревни Лужники поставили трёх-пятиэтажные домики. Причем сложены они не из кирпича, а из цельных стен-плит. Говорят, по проекту Ле Корбюзье[33] фирма какого-то Анри Коандэ[34] строила. Нас из России выставили, а этих французов привечают. Добротные дома, с удобствами и теплые. Говорят, и строятся быстро. Для рабочих кварталов, как приеду, предложу такие же у нас строить. Тем более что в Мексике зимы можно сказать и нет – вообще дешево будет.

Как нам говорили и здесь после Олимпиады в эти дома будут рабочих из бараков переселять. За средства Второва и Морозовых с Рябушинскими большая часть «Деревни» и строилась. Даже не верится, что в новой России нашли рецепт такой буржуйской щедрости. Впрочем, если и достанется что трудящимся, то мастерам, инженерам да рабочей аристократии, а они и сейчас не по баракам ютятся как пролетарии.

В целом разместили нас удобно. Меня с Зеной в отдельной трёхкомнатной квартире с кухонькой, ванной и ватерклозетом. Радио в номере, патефон, телефон… Руководство делегаций в одно- и двухместные номера расселили, а спортсменов поплотнее, но не более двоих на комнату. Рядом и магазины и харчевни, синематограф, концертные площадки есть. Особенно много «Кофеен на паях», «Русских блинов» Елисеева и «Бистро ем» Второва. Площадки и залы для тренировок тоже рядом. Собственно, в город-то особо не зачем и ехать. Если только на экскурсию – так на них возят организованно. В «Олимпийской» на улицах порядок, полиция, милиционеры-«дружинники», территория огорожена… Из-под опеки и не выберешься. А у меня то здесь не только спортивные дела есть.

Всё воскресенье 18 апреля мы размещались, в понедельник я бегал полдня по делам делегации и выговорил даже на среду экскурсию в Новую Москву, надеясь передать весточку и в среду-четверг найти уже повод на встречу с товарищами улизнуть. Но тут позвонил телефон. Родители моей Зены, батюшка Гавриил, ставший уже протопопом и матушка Агапья Константиновна, были по епархиальным делам до конца недели в Москве и, конечно, хотели бы встретится. Зена так прямо прилипла к телефонной трубке – соскучилась. Телеграмма от Папулия[35] о том, что они с дядей Давидом[36] будут в Москве в среду вечером, мы получили, как только вселились. Нельзя было не познакомить родственников. Среда и четверг у меня явно пропадали. А в пятницу уже надо было готовиться к открытию Игр. Я уже стал заводиться от того, что не могу исполнить партийного поручения. Но тут меня выручила супруга. Зачем играть в конспирацию, если можно просто позвонить?

Но напрямую я своим адресатам звонить не мог. Оставался запасной вариант, и, спросив, телефон в справочной, чей номер был на аппарате, я позвонил Горькому. Алексей Максимович не сразу вспомнил меня, но поняв, кто и от кого звонят, поспешил меня успокоить – обещал решить вопрос и с утра прислать машину или заехать за мной самому. Как он сказал «товарищу председателя Государственной Думы не отказывают». Сговорились созвониться в 9 утра, я продиктовал свой номер, который тоже был заботливо подписан на табличке аппарата (как и номер полиции и скорой помощи, пункта спасения – удобно, надо перенимать). Утром Горький позвонил и сказал, что шофер уже подъезжает и что мне согласован выезд в Думу, и я могу взять с собой Зену, которую подвезут к подворью Якутской епархии, где она сможет пообщаться пока с родителями. Так и поступили.

В Москве пахло весной, и было необычно для апреля тепло. Но мне даже в твидовом сюртуке было не жарко. Впрочем, мой визит был полуофициальный и требовал более строгой, чем у большинства шедших по улице, одежды. Улицы были неожиданно чисты и украшены вывесками, цветами и