Эбби сказала:

— Бог мой, когда мы виделись в последний раз, меня тошнило после забега на четыреста метров.

На самом деле в последний раз мы виделись в суде, в тот самый день, когда оглашался приговор за курение марихуаны. Но я знала, что имелось в виду — потому что именно я принимала у нее эстафетную палочку в забегах четыре по четыреста метров. Она бегала очень быстро, а на финише ее всегда тошнило. Мы прилепили Эбби кличку Блюющая Комета.

— Правда, с тех пор я почти совсем не бегала.

Задрав топорщившуюся юбку, она показала широкий операционный шрам чуть выше белых кроссовок «Рибок» и белых спортивных носков.

— Еще в колледже попала в тяжелую аварию на мотоцикле. Знаю, ты не поверишь: я вышла замуж за дантиста, больше не хожу на вечеринки и принялась рожать детей. Теперь я миссис Гражданский Долг Чайна-Лейк… Ха-ха… И подбери с пола челюсть.

Прежние чувства наконец вернулись ко мне: больше я не могла на нее сердиться. Хотя прожитые годы драматически отразились на внешности, придав телу подруги вагнеровские очертания, я сказала:

— Эбби, ты ни капли не изменилась.

— Конечно, черт побери… И ты тоже, подруга. А как у тебя на жизненном фронте? Замужем? Дети есть? Это что, твоя семья?

Брайан хотел удалиться, но обернулся и, поняв, что его представили даме, отвесил улыбку.

— Эй, да я тебя помню, — сказала Эбби. Посмотрев на Люка, она добавила: — Он просто чудо. Твоя жена — наверное, она прелесть.

Улыбка Брайана тут же потускнела.

— Мы развелись.

— Ах… прости.

— Ладно, ничего.

Брайан стал словно картонный. Помести брата в диораму — он точно сошел бы за кролика.

К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Эбби пошла ответить, а Брайан процедил сквозь зубы:

— Уходим.

— Но, папа…

Не обращая внимания на возражения сына, Брайан взял Люка за руку и поволок к двери. Я последовала за ним, помахав Эбби на прощание.

Она положила ладонь на телефонную трубку:

— Сегодня вечером. На бульваре есть бар, называется «Лобо». Сегодня пятница, так что приходи, как стемнеет.

Неопределенно кивнув, я последовала за Брайаном. Люк еще раз переспросил:

— Почему мы уходим?

Брайан посоветовал сыну занять свое место в машине. Люк с плачем обернулся:

— Но я хочу остаться…

Брайан отрицательно покачал головой:

— В машину. Прямо сейчас.

Он вывел «мустанг» со стоянки.

— Да уж, — хмыкнул Брайан, — это довольно смешно.

Он обернулся, улыбнулся, и сердце мое зашлось болью. Неимоверно знакомая улыбка: жутковатый, во весь рот оскал и неприятный взгляд, сказавший мне правду о чувствах брата. Опустошение и обида.

Возвращаясь на базу за моим «эксплорером», мы проехали мимо школы. На спортплощадке за желтой лентой полицейского ограждения стояло несколько пожарных машин. Рядом с машинами два десятка людей, с головы до ног завернутых в костюмы химической защиты, с кислородными приборами за спиной.

Озадаченная, я спросила:

— Это что, очаг поражения?

— Тренаж по перевозке опасных грузов.

— Почему в школе? Ради всего святого, что такое они подают на завтрак?

— Здесь испытывают системы вооружения. Хочешь знать, с каким опасным грузом я обычно отрываю от полосы свой самолет? — Он возмущенно фыркнул. — Должен напомнить, вооружение делается, чтобы нести смерть.

На ум пришли слова Пэкстона об испытаниях боеголовок — от плутониевых до несущих возбудители сибирской язвы. И его утверждение, что военные специально подвергают христиан действию изотопов и микробов.

— Ты прививался от сибирской язвы?

— Шесть раз за восемнадцать месяцев. И не переживай, пожалуйста. Наш мир — опасное место. Проснись и пой, сестренка.

Я пристально, без всяких эмоций посмотрела на Брайана. Мы медленно ехали вдоль школьного забора. Один из одетых в химзащиту людей смотрел в нашу сторону, лицо его было скрыто за пластиком.

— Раз уж нить натянута до предела, почему не отступить, сделав передышку?

— По-твоему, готов сломаться именно я?

— Брайан…

— Эван, все просто. — Он хлопнул по приборной панели ладонью. — Здесь плохие парни. А здесь — хорошие. Моя работа в том, чтобы увидеть: в дымящейся воронке противник, а вовсе не я.

Последнее слово осталось за ним.

Я не испытываю к оружию особой ненависти. Как обычно случается в семьях военных, мы с братом выросли рядом с огнестрельным оружием. Отец держал дома свой служебный «сорок пятый», а его друзья время от времени привозили из-за океана такие сувениры, не то втихаря ими купленные, не то взятые «на шпагу».

Иногда, попав на стрельбище, нам удавалось пострелять из этого добра. Я знаю, как наводить на мишень ружейный ствол и как удержать руки при стрельбе из полуавтоматического пистолета. Нажимать на спусковой крючок — этот процесс на самом деле возбуждает. Но держать в доме оружие мне никогда не хотелось. Пистолета я не имела и даже не думала на эту тему.

В тот вечер тема возникла за ужином, начавшимся ссорой по поводу Джесси. Джесси позвонил, когда мы с Брайаном готовили Люку еду, стараясь успеть к началу сеанса диснеевских мультиков. Чувствуя потребность услышать его голос, я подробно рассказала Джесси о случившемся, добавив насчет иска об изоляции «Оставшихся» от общества.

По словам Джесси, он тоже выкопал нечто интересное. Возможно, удастся поговорить с одной семьей, порвавшей с этой организацией.

В конце, передав телефонную трубку Люку, я пришла на помощь брату, который загружал посудомоечную машину. Вместе мы слушали, как Люк заканчивал разговор при помощи одних междометий, понятных только ему и Джесси. Сидя ко мне спиной, Брайан скоблил сковородку с ручкой.

— Я не хочу, чтобы Джесси составлял этот иск.

— Пожалуйста, не отбрасывай саму идею. Иск обеспечит тебе защиту со стороны закона и даст преимущество в зале суда.

— Речь шла о Джесси. Я не нуждаюсь в юристе из Санта-Барбары. Найду подходящего человека здесь.

— Я просто хотела…

— Это мой вопрос, и я в состоянии его решить.

— Джесси — хороший юрист.

— Джесси не отец Люка. Я отец.

Я встала. С мокрых, в хлопьях пены, рук стекала вода.

— Брайан, я не забывала об этом ни на секунду.

Из гостиной донесся голос Люка. Он хихикнул в телефонную трубку:

— Вот здорово!