Сбежав из больницы, он остался у меня. Именно Джесси посоветовал мне не бегать каждый божий день с таким упорством, что уже привело к потере веса. Сейчас он рядом со мной по утрам, когда я просыпаюсь, дрожа от страха. В ночных кошмарах я протягиваю Табите руку, чувствую касание ее пальцев, вижу ее лицо. Ее касание — как электризованный шелк. Ее глаза черны и бездонны, и я понимаю, что там спокойствие и свобода. Это совершенно ясно. Упав, дерево унесло жизнь Табиты. Так делал драконий хвост с разлетавшимися, как горящие уголья, звездами.

Когда я с криком сажусь на постели, Джесси привлекает меня к себе. Иногда мы занимаемся любовью как голодные, и секс убеждает, что мы еще живы. Иногда просто лежим, глядя в окно. У Джесси есть свое наваждение. Оно похоже на спусковой крючок и звучит как выстрел. Оно как раскрытая глотка, говорящая Джесси: «Решение за тобой».

В прошлый раз, когда мне снова приснилась Табита, Джесси посоветовал:

— Расскажи священнику. Тебе это нужно.

Потом задумчиво провел рукой по своим волосам. У Джесси не было священника.

— А тебе стоит поговорить с Брайаном, — ответила я.

Уходя, он взял с собой бутылку.

Пока Брайан восстанавливался, при мне находился и Люк. Мальчику предстоял долгий путь, но по крайней мере он перестал запираться в туалете. Вернувшись к школьным занятиям, Люк стал ходить к психологу, помогавшему пережить смерть Табиты и последствия причиненных «Оставшимися» моральных травм.

Нелегко принять то, что случилось. Но еще хуже — дьявол неопределенности. Именно с этим приходится жить мне — после того как Шенил разбила около моей головы пузырек с неведомой субстанцией, названной «Апокалипсисом». Вещество определить не удалось. Взятые у меня анализы не показали следов заболевания. Никто не знает, что это было. Остается ждать и надеяться на лучшее.

Весь ноябрь погода оставалась жаркой. После обеда на День благодарения, в последний четверг ноября, мы с Джесси взяли Люка в парк у береговой линии. Дул свежий ветер, небо казалось бездонным. В лучах позднего солнца зеленела изумрудная трава. Океан нагонял на скалистый берег холодные волны. Мы принесли с собой воздушных змеев, и, взяв ветер, они встали в небе, задиристые и неоново-яркие.

Люк без устали носился по траве, пока щеки не стали пунцовыми.

Постелив на траву одеяло, я растянулась на нем вместе с Джесси. Его нога была еще в гипсе. На лицо Джесси падало солнце, отражаясь в глазах яркими блестками. Мы оба смотрели на Люка. Управляя змеем, мальчик нарезал круги по лужайке огромными шагами в стиле греческих олимпиоников.

— Как насчет церкви «Истертайм»? — спросил Джесси. — Она здесь недалеко.

Джесси вспомнил о сделанном предложении впервые с того дня в горах.

— А если пойдет дождь? — спросила я. — Что скажешь насчет «Старой миссии»?

— Католики? Это скучно. Сладкая, будь нежнее.

Откинувшись на одеяло, я задумчиво смотрела в небо.

— Тогда у тебя дома. С проповедью, разумеется.

— Сначала я должен выбрать музыку.

— Только не Хендрикс.

Джесси раскрыл рот, собираясь возразить.

— Нет. И конечно, не Клэптон.

— Тогда забудь о Пэтси Кляйн.

— «Мотаун»?

— Договорились.

Сражаясь со змеем, к нам подошел Люк. Он смотрел вверх.

— Какую самую длинную струну можно к нему приделать?

— Не знаю, — ответила я. — Наверное, метров сто. Как ты считаешь, Джесси?

— Думаю, да. Хочешь отправить его подальше?

Люк задумался.

— Если змей окажется высоко, мама увидит его из рая?

Настала минута, когда знание и эмоции с непредсказуемым результатом объединились в одно целое. Глядя в застывшее лицо ребенка, я чувствовала, как заныло сердце. В ушах зазвучала услышанная когда-то молитвенная строка: «In paradisum deducant teangeli…»

Молитва из католической погребальной службы. «Позволь ангелам ввести тебя в рай…»

Притихший Люк смотрел на меня.

— Да, — ответила я. Что-то заставляло меня верить. — Уверена, так и есть.

— Мне пришло это в голову, — сказал Люк.

Он перевел взгляд обратно на змея. Я посмотрела туда же.

«Да примет тебя хор ангельский…»

Я смотрела на красно-синий воздушный змей с серебристым хвостом и размышляла. Кто знает, возможно, парящий в своем небесном танце змей и был ее яркой душой, подававшей знак из своего нового дома.

Да окажутся правдой слова молитвы.