— Выпустят на арену и натравят свору гончих перстов. Они растерзают тебя, разорвут на части. Тебе не выжить.

Но пленница лишь усмехнулась в ответ. Похоже, наш язык ей знаком. Что ж, это упрощает дело.

— Ну хорошо, допустим, перед смертью тебе удастся прикончить нескольких врагов, — продолжал я, не сводя с нее пристального взгляда. — Но исход-то все равно предрешен. Прими уже роль перста! Тебя… уже изувечили, искалечили? Тогда назад дороги нет.

После этих слов девушка вдруг судорожно прижала руку к животу. Ее губы мелко задрожали, а из-под края повязки на глазах скатилась одинокая слеза, прочертив грязную дорожку на щеке.

Черт, как же я ненавижу этот прогнивший, жестокий мир! Ничего, скоро все изменится. Как только я займу императорский престол, уж я-то наведу здесь порядок. Воцарится настоящая справедливость — пусть и та, что исходит от Князя Тьмы.

Повинуясь внезапному порыву, я потянулся к лицу пленницы, желая снять с нее эту треклятую повязку. Но стоило моим пальцам коснуться ее кожи, как девушка молниеносно перехватила мое запястье стальной хваткой. Да уж, реакция у нее что надо!

— Тише, тише, — мягко произнес я. — Я всего лишь хочу снять повязку. Позволь мне увидеть твои глаза.

Помедлив мгновение, она разжала пальцы и отпустила мою руку. Склонив голову, словно в знак согласия. Сейчас передо мной была совсем не та дикая, опасная убийца. Лишь испуганная, измученная девчонка.

— Эй, ты что там удумал? А ну отойди от нее! — раздался окрик стражника.

Я метнул на него уничтожающий взгляд, полыхающий зеленым огнем. Солдат побледнел и попятился, нервно сглатывая.

Вновь повернувшись к пленнице, я осторожно потянул повязку, распутывая узел. Спустя миг черная ткань соскользнула, являя моему взору ее лицо.

Боги, какая же она красавица! Даже грязь, кровоподтеки и следы побоев не могли скрыть этого. Точеные скулы, изящный носик, пухлые губы и огромные миндалевидные глаза цвета горького шоколада. Сейчас в них плескалась бездонная, всепоглощающая тоска.

— Послушай меня, — твердо произнес я, глядя прямо в эти невозможные глаза. — Смирись. Стань перстом, служи империи. Только так ты сможешь выжить. Мы еще увидимся, обещаю.

С этими словами я резко поднялся на ноги и, не оглядываясь, зашагал прочь. Мне нужно было уйти, бежать от этой странной, тревожащей душу девчонки.

Спиной я чувствовал ее взгляд. А потом услышал ее голос, прозвучавший мне вслед, словно удар хлыста:

— Нет! Мы увидимся не здесь. Мы увидимся в нижнем мире!

Я замер на миг, до боли стиснув зубы. Вот ведь упрямая, гордая дура! Даже на пороге смерти не желает склонить голову.

Что ж, видно, и правда — свидимся в нижнем мире, деваха. Рано или поздно. Не знаю уж, к добру это будет или к худу. Но такие, как ты, просто так не сдаются.

С этой мыслью я размашисто зашагал в ночь, все дальше от страшного пыточного двора, будто бы унося с собой частичку израненной, но не сломленной души дикарки-перевертыша.

Я добрался до своей палатки в крайне взвинченном состоянии, едва сдерживаясь, чтобы не крушить все на своем пути. Вот ведь заносчивая, гордая девчонка! Предпочесть смерть жизни на цепи, пусть даже и в качестве перста! Да как она смеет так пренебрегать даром, доступным лишь избранным?

Ворочаясь без сна, я снова и снова прокручивал в голове сцену ее неминуемой гибели — растерзанная имперскими перстами, загнанная, как дикий зверь… Тьфу, да что ж такое! Хватит уже мусолить эти мысли! Прекрати, в любом случае, ты уже не увидишь момент ее смерти. Завтра отправляемся в академию, и пора думать о своем будущем. Вскоре у тебя будет собственный перст, и все мысли должны быть сосредоточены только на нем!

Утро выдалось на редкость мерзким. Разбудил меня оглушительный рев военного оркестра — трубили так громко и фальшиво, что хотелось засунуть эти треклятые трубы музыкантам в одно очень интимное место. Причем поглубже и без вазелина!

Злой и невыспавшийся, я выбрался из палатки, щурясь от яркого солнца. Возле моего временного пристанища уже ждал ректор — видимо, намеревался сопроводить меня на завтрак к генералу. Ну что ж, такое внимание весьма лестно.

Мы неспешно зашагали через лагерь, обходя группки солдат, поглощающих свою скудную похлебку прямо на земле. Кто примостился на бревнах, кто — на перевернутых котелках, а кто и вовсе ел стоя, держа миску в руках.

Генеральский шатер разительно отличался от этой унылой картины. Перед ним был установлен добротный стол, накрытый — подумать только! — белоснежной скатертью. Да уж, иные и дома в такой роскоши не завтракают, не то что в полевых условиях. Оно и неудивительно — высокий чин обязывает блюсти статус.

Мы с ректором учтиво поприветствовали генерала и расселись за столом. Перед каждым дымилась глубокая миска с густой, ароматной похлебкой, от которой шел одуряющий запах мяса и специй. А рядом так заманчиво поблескивал хрустальный графин с рубиновым вином — судя по цвету, отменной выдержки.

Мой изголодавшийся желудок жалобно заурчал. Что ж, грех отказываться от такого королевского угощения! Я с энтузиазмом набросился на еду, краем глаза наблюдая, как генерал прожигает ректора хитрым, цепким взглядом.

— Ну что, любезный Август Валерианович, когда мне ждать Ивана Ведминова? — как бы между прочим поинтересовался он, отправляя в рот ложку похлебки.

Ректор деликатно промокнул губы салфеткой и степенно ответил, намазывая маслом свежий ароматный батон:

— Потерпите, ваше превосходительство. До конца учебного года еще целых две недели. Иван обязательно прибудет к вам, но не раньше. Да и потом, у нас в академии хватает и других способных учеников, почему вы не интересуетесь ими? Взять хотя бы Анну Велишанскую — ее навыки рукопашного боя просто феноменальны! Она игнис, и перст у нее тоже огненный. Или вот Дмитрий Шереметьев с его фригом… Да у нас вообще полно одаренных студентов!

Генерал, уже набивший рот едой, неразборчиво пробурчал, разбрызгивая крошки по скатерти:

— Да-да, ваши богатенькие аристократы, все понятно. И что за место им уготовано под моим крылышком — не мне вам объяснять, Август Валерианович. Но вот Иван Ведминов — это, я вам скажу, куда как интереснее всех ваших богатеев вместе взятых! Уж я-то в людях толк знаю.

Ректор понимающе закивал, и они продолжили неспешную трапезу, то и дело обмениваясь многозначительными взглядами. Я же помалкивал, усиленно работая ложкой. Незачем встревать в беседу старших по чину, даже если речь идет обо мне любимом.

Покончив с завтраком, я решил небрежно