нужно родиться. Честно говоря, мне очень не хочется, чтобы Санька оказался тем гадом, который угрохал Маклахена и перевернул вверх дном все в наших с отцом квартирах.

Я уселась за стол рядом с Шуриком и Фирой. Шурик тут же принялся за мной ухаживать, в смысле накладывать на мою тарелку закуски. А рядом со столом появились два молодых человека в белых рубашках и черных бабочках, которые начали разливать гостям напитки. Они вежливо спрашивали, кто что будет пить, и предлагали на выбор ассортимент вин, водку, коньяк или что-нибудь другое. Ай да Санька, ай да сукин сын — всю закуску в ресторане заказал вместе с официантами. Шикарно, ничего не скажешь.

Первый тост подняли, естественно, за нового дачника — Купатова Александра Ивановича. Мужчины пили «Русский стандарт», мы с Лариской оттягивались «Киндзмараули», а Фира оригинальничал с «кровавой Мэри».

Через полчаса возлияний атмосфера за столом стала заметно теплее и демократичнее. Гости наперебой произносили тосты и панегирики во славу нового замечательного соседа, то есть Саньки. Желали ему успехов во всем, и в личной жизни в частности, намекали, что пора бы обзавестись семьей. Пили за то, чтобы дом стоял сто лет и ничего бы ему не сделалось и чтобы воры его участок обходили стороной.

— Ага, — подал голос Мишаня, — его дачу, значит, чтобы стороной обходили, а ко мне и Самсоновым пусть лезут. Ну уж нет, пусть будет все по справедливости: раз ко всем, так и к нему.

— Ты что несешь-то? — толкнула Лариска мужа в бок. — Это же все-таки тост.

— Нет, ну, действительно, — не унимался Мишаня, — посудите сами... За что мне, например, такие проблемы или вот Викентию Павловичу? Правильно я говорю, Марьяша?

Я сидела, что называется, набравши в рот воды, и в дискуссию вступать не собиралась. Однако подвыпившая компания захотела узнать подробности всех наших злоключений. А тут еще Степан Евсеевич подлил масла в огонь.

— А кстати, — сказал он, обращаясь к Димке и мальчишкам, — зачем это вы, молодые люди, лазили ночью ко мне в сад?

— Вот это фокус, — засмеялся Славка Большой. — Ну-ка, рассказывайте.

Как всегда в сложных ситуациях, на авансцену выступил отец.

— Дело в том, — начал он, — что в последнее время к нашей даче или к нам самим, пока еще неясно, проявляется какой-то, мягко говоря, повышенный интерес. Сначала кто-то проник в дом и покалечил моего друга, американского ученого, профессора Маклахена, затем ночью кто-то подслушивал под окнами наши разговоры, а когда мы лазутчика заметили, он перелез через ваш, Степан Евсеевич, забор и скрылся, а третьего дня нам прокололи колеса у всех трех машин. Вот, собственно, и все, что я могу сообщить по интересующему вас вопросу, — закончил отец.

Пока он все это рассказывал, я внимательно следила за выражением лиц всех присутствующих за столом, а особенно за Санькиным. Но то ли я никакой психолог, то ли злоумышленник великий артист, то ли его здесь просто не было, но ничего подозрительного я не углядела. Все гости, как один, пораскрывали от удивления рты, а кое-кто и глаза вытаращил. Короче картина такая, что все ни при чем.

Немного придя в себя от услышанного, Шурик со Славкой начали строить гипотезы в отношении наших бед, пытаясь увязать их с кошмарными событиями на Мишаниной даче. Санька, не соглашаясь с их точкой зрения, включился в дискуссию, и завязался горячий спор. К ним присоединился Михаил. Увлеченные беседой мужчины как бы выпали из общей компании, а мы продолжили разговор со Степаном Евсеевичем.

— В ту ночь, — вспоминал генерал, — Маклауду что-то немоглось, вел он себя неспокойно, на улицу все время просился. Может, съел чего? Не знаю. Выскочил он в сад в очередной раз, ну, и я вышел покурить, да очень, надо сказать, вовремя. Вижу, мутузит он кого-то у забора. Если б не я, порвал бы он ваших мужиков на мелкие куски, точно вам говорю.

— Степан Евсеевич, а еще кого-нибудь в саду вы не видели? —спросила я.

Генерал почесал глянцевый затылок, подумал чуток и отрицательно помотал головой.

— Нет, не видел. Участки у нас с вами слишком большие, сами знаете. Даже если кто и залез ко мне в ту ночь, он мог спрятаться в глубине сада, а потом перемахнуть через забор к другим соседям, а там и к третьим и так далее. Поди его поймай. Да и не смотрел я по сторонам, честно скажу, не до того было. Боялся, как бы Мак всерьез кого не загрыз. Он у меня пес серьезный, с ним шутки плохи.

— Но нас-то он не тронул, — улыбнулся Степка, — только одежду порвал.

— Все правильно, — согласился Степан Евсеевич, — Маклауд — мужик неглупый, своих от чужих отличает. Это вам не болонка какая-нибудь.

«На Дульку намекает», — подумала я.

Доселе молчавшая Валентина Петровна спросила о самочувствии американского профессора.

— Да, кстати, как он там, ваш американец, — отвлекся от серьезного мужского спора Шурик, — жить будет?

— Будет, будет, — успокоила его я. — Скоро выпишут.

— А когда? — вдруг как-то резко спросил Санька.

— Что когда?

— Когда его выпишут?

Беспокойство Саньки по поводу скорой выписки Маклахена мне очень не понравилось, и червь подозрения с новой силой зашевелился в моей душе. Неужели все-таки он? А жаль...

— Мы тут посовещались, — встрял в разговор Шурик, — и подумали... Может, это ваши рабочие, которые баню строят, хотели обокрасть американца, на доллары польстились?

— Ну, это вряд ли, — вступилась за строителей Лариска. — Зачем им это? В смысле на них же первых подозрение падет. Нет, этого не может быть.

— Тогда кто же?

— А милиция что-нибудь нашла? — впервые за вечер подал голос Фира, кстати, на чистом русском языке без всяких хохляцких прибамбасов.

— Да они с того дня и не приезжали ни разу, — ответил Степка.

Кто его только за язык тянул?

— Это как же так? — возмутился генерал. — Покалечен иностранный подданный, а милиция и ухом не ведет... Я завтра же позвоню куда следует. Приедет опергруппа из Москвы, разберутся, не беспокойтесь.

Как же, не беспокойтесь... самое беспокойство и начнется. Я-то надеялась, что история с Маклахеном пройдет на тормозах. А теперь что?.. На допросы затаскают — это не беда. А если умышленное причинение вреда здоровью