выхода из положения. Они просили Карачуна закрыться в детинце и, под угрозой спалить все и вся, прикрываясь некоторыми боярскими семьями, которые были в заложниках и ютились на охраняемых усадьбах, начать переговоры.

Казалось бы, что в таком предложении дурного, предательского? Однако, Карачун счел, что его командиры удумали крамолу и клятвоотступничество. Воевода особо не разбирался и заколол сначала одного сотника, наиболее активного среди собравшихся. Сразу после этого, обнажив меч и направив его на Карачуна, родной брат только что убитого сотника попытался нанести удар воеводе. Однако, все знали, сколь лютый в сече верный пес князя Ростислава Юрьевича.

Карачун оправдал ожидания и лихо зарубил второго сотника.

— Кто еще, псы? — зло спросил у собравшихся воевода. — Пока ваши ратники сдают стену скотам из братства, вы здесь учиняете крамолу. Быстро всем на свои места! Не думайте, что в детинце мы схоронимся. Все слышали гром и видели, как рушится стена. Это новое оружие от Лукавого, которое сам Люцифер дал в руки отступника от веры, воеводе братства. Идите и убейте их всех или сложите головы за веру христианскую, или за веру пращуров наших. Все едино, мы боремся со злом.

Выдав столь пламенную речь, показав всю свою силу характера и несгибаемую волю, Карачуну удалось побудить некоторых своих сотников действовать. Командиры отправились к своим воинам, которые частью уже собирались у ворот детинца. В это время, прорвавшихся в город врагов сдерживала меньше половины от оставшихся в строю ратников.

Сотник Прус, присутствующий на этом кровавом Военном Совете, корил себя за то, что смалодушничал, не попытался убить воеводу Карачуна. Два сотника, два брата, бывшие отличными воинами и всегда приветливыми людьми… он дружил с братьями, мало того, был женат на их сестре. А теперь Прус понимал, что ему предстоит умереть, если не сделать что-либо иное, в чем много сомнений.

Понимал он и другое, что партия Ростислава Юрьевича сыграна, и князь в пух и прах проигрался. Конечно, согласно клятве он, сын славянского племени бодричей-вендов, перебравшийся некогда в Новгород, погибнет за интересы князя, которому служит только по найму, а не по убеждению. А ведь над его родиной, нет, не Русью, а Вендской землей, уже кружат черные вороны с крестами на плащах.

Много мыслей роились, образовывая вихри, в далеко не глупой голове сотника. Он не мог принять решение, которое напрашивалось, которое можно объяснить, но, которое шло в разрез его клятвой.

— Что делать будем, сотник? Смотрящий на крыше дома сказал, что братские воины с крыльями уже начинают отрядами расходиться по городу в направлении детинца, — взывал к задумавшемуся сотнику старший десятник.

— Я не знаю. — скупо отвечал Прус.

— Это решение принимать только тебе, старший. Что бы ты не решил, я тебя поддержу, — солгал старший десятник Чудин, стараясь пока не выдавать своих истинных намерений, давая возможность Прусу принять решение не сопротивляться.

Сотнику намекали на то, что в остатках его сотни, а это всего восемьдесят пять человек, при семнадцати раненных от первоначальной численности в сто восемьдесят три воина, почти все склонные к предательству Карачуна.

— Хорошо. Мы это делаем и уходим к вендам, на мою прежнюю родину. Там сейчас идет большая война, опытные воины пригодятся. Вот только вождь Никлот никогда не возьмет тех, кто однажды предал. Потому нужно это сохранять в тайне, — принял решение прус.

Чудин улыбнулся. Он был рад, что не пришлось совершать двойное предательство, убивая сотника и одновременно предавая воеводу Карачуна. На самом деле, он вместе с другими десятниками установил контакт с представителями Братства. И то, какое предложение прозвучало от врага, устроило всех причастных и осведомленных людей в сотне.

Три дня назад, во время одного из многих и многих штурмов, когда враг уже смог уже закрепиться на одном из участков стены, где несли службу три десятка из сотни Пруса, неожиданно прозвучал сигнал штурмовикам отступить. Не все смогли покинуть место ожесточенного боя, и троих штурмовиков Чудину удалось взять в полон.

Он не стал их убивать, напротив, скрыв факт пленения от своего командования, спрашивал у плененных о ситуации, которая происходит вокруг Владимира и, что вообще творится. Услышанное сильно озадачило Чудина. Он и раньше успел прочитать воззвание старшего сына Ростислава Юрьевича, Мстислава Ростиславовича. Это были сильные слова, заставившие не только старшего сотника поколебаться. И, пусть воевода Карачун пригрозил всем ратникам за чтение крамольных грамот смертью, любопытство людей сложно чем-либо изничтожить.

— Дозволь, сотник, мне сделать все, чтобы с прибытком быть, и ты честь свою не замараешь. Хочешь, я тебя в полон возьму, будто мы взбунтовались? — предложил старший десятник.

— Это лишнее, — не сразу ответил сотник.

Чудин посмотрел на Пруса, словно извиняясь перед ним, хотя никакого прощения просить не стал. Между тем, не теряя времени, старший десятник стал отдавать приказы. Сотник дублировал их, будто отключился от реальности и лишь бездумно повторял слова.

По договоренности с Братством те, кто готов сдаться, может вывесить белый стяг или любую белую тряпицу на палке или копье. Это означает, что штурмовики не будут трогать сдающийся отряд. О возможности сдаться и получить пощаду было написано и в той грамоте, листы из которой некоторое время распространялись по стольному граду Владимиру.

— Сотник Прус! — кричал еще издали ближний ратник воеводы, спешно приближающийся к месту у детинца, где изготовился, якобы, к бою Прус и остатки его большой сотни.

Сотник подобрался, переглянулся со своим старшим десятником. Лицо Пруса становилось решительным и от отринул все сомнения, приняв за веру, что предполагаемое его предательство и вовсе предательством не является. Человеку свойственно искать оправдания своим не лучшим поступкам. Все же воевода Карачун убил двоих друзей Пруса, даже родственников. Так что сотник в своем праве, не только в том, чтобы даже перейти на сторону Братства, но и на месть воеводе Карачуну.

— Воевода приказал остановить всеми силами сотни прорвавшихся пернатых всадников врага, — передал приказ Карачуна вестовой.

— Пошли со мной! — потребовал Прус.

В некотором недоумении вестовой проследовал за сотником до угла мастерской по изготовлению керамики, где и базировалась сотня. Недоумение только усилилось, когда воин, посланный воеводой, понял, что стоит уже с перерезанным горлом, откуда хлещет кровь. Прус, приняв решение, действовал жестко.

— Вывешивайте белую тряпицу! — выкрикнул сотник.

— Я рад, старший, что ты вернулся, стал тем, за кем я когда-то без сомнений пошел, — сказал старший десятник Чудин.

Минут через десять сотня Пруса