не относится к городищам, занимается поверхностно: добра он мог бы сделать много, ибо настоящий архив истории и географии. Сердечно желая успехов и всякого добра с чувством совершенного почтения Ваш покорнейший и усердный

Н. Полевой

2. Ф. В. Булгарин Н. А. Полевому

Любезнейший и почтеннейший Николай Алексеевич. Не знаю, отчего вы нашли холодность в моем письме[462] – верно, вам холодно было при получении – но я все по-прежнему люблю вас и уважаю.

О деле ни слова, покоряюсь судьбе, которая на то создала меня, чтобы каждый примеривал на мне, как на болване, свои плутовские силки.

Если ваш «Телеграф» еще не воздвигнут[463], а дело состоит не в больших затеях, то можно бы с нами сладить в рассуждении сотрудничества. Без хлопот, ответственности брани с цензурой и журналами, без риску и обязанности журналиста, несовместной с званием купца и фабриканта, ибо должно сидеть без выезду в Москве и каждый день быть занятым журналом, – одним словом, если хотите без многих хлопот вступить с нами в сотрудничество и принять на себя труд быть литературным нашим корреспондентом в Москве и сотрудником, то это зависит от вас. Напишите, сколько хотите чистых денег, сколько книгами, и дело сладится без дальних хлопот. Но я пишу, а уверен, что у вас уж есть несколько знаменитых[464], которые, как пьявки, впились в вас, чтоб заставить издавать журнал, где бы можно было в рифму выкакаться или поспорить о превосходстве мыльных пузырей перед жемчужинами. Но если вы паче чаяния одни затеваете проект и дело не кончено, то напишите. Впрочем, ваши сочинения, сверх верной заплаты, получают большой круг читателей. По снисходительности и милости некоторых гг. министров мы получили для «Пчелы» много привилегий, по части внутренних и коммерческих известий. Это будет и ново, и занимательно, и, кажется, это не пропадет втуне. Не думайте, однако ж, любезнейший Николай Алексеевич, чтобы ваш «Телеграф» так нас настращал, – нет, но нам дорога ваша особа, и потерять такого сотрудника для нас больно. Мы на вас много считали. Ниже двадцать новых журналов нам не повредят, ибо здесь дело основывается на кредите публики, на именах и прежнем круге подписчиков. Но вас нам жаль потерять, и если вы бьетесь не из большого, то мы готовы вас принять с распростертыми объятиями. Напишите только, чего вы хотите, – ясно, цифрами, без застенчивости.

Напишите в кратких словах о содержании «Телеграфа» – а если хотите, пришлите объявленьице – напечатаем[465].

Свиньин приехал, порет на меня в союзе с Борькиным – ответ[466]. Что это за человек Грибоедов! Что за комедия! После Мольера и фон Визина он у меня первый – вот человек попал на путь национальной комедии. У него не французские маркизы и дюшесы[467], а Русь святая, со всем злом и добром. Чудо и человек, и его комедия.

Представьте себе: мне один москвич говорил, будто князь Вяземский полагает меня своим врагом и спрашивал, не ругаю ли я его. В своем ли уме князь? Я его люблю как душу, его, друга Польши, автора «Негодования»[468], но проклятый вампир Воейков со всем своим жидовским факультетом; но Карамзин с так называемой «Историей»[469]; но – одним словом, мы не одного мнения на счет литературы, – а как поэта и человека я его ценю очень высоко, и не только не скажу дурно, но не начал бы даже никогда писать противу него, если б ему не вздумалось поместить (первому) противу меня критики на мое обозрение русской литературы в 5 № «Архива» 1823[470]. Поместить у Воейкова, у это[го] филина-разбойника! Может ли быть что обиднее, как будто нельзя было прислать ко мне? – У Воейкова! Притча во языцех!

Не надобно ли объявить о вашем словаре?[471] Нельзя ли прислать пробную штучку для напечатания? – Стою на коленях и прошу о замечании на «Экзарха Болгар[ского]»[472].

Писал бы – да места нет.

Верный Ф. Булгарин.

27 окт[ября] 1824

С. Петерб[ург]

3. Ф. В. Булгарин Н. А. Полевому

Милостивый государь Николай Алексеевич,

Не журналисту, врагу моему непримиримому, критику неумолимому[473], но литератору Н. А. Полевому, который бывал у меня в доме и которого я полюбил в Петербурге, – посылаю мой экземпляр и прошу поставить в скромный уголок своей библиотеки, обругавши сперва порядочно[474]. Во всяком случае прошу не принимать меня никогда за Д. Р. К., ниже за автора «Кавк[азских] писем»[475] – я всегда Ф. Б. или Архип Фадеевич Зеров.

Скажите, не стыдно ли нам соблазнять народ беспрестанною бранью? Мы молчали целый год, – а вы, непримиримый журналист, катаете да и только! Мне физически невозможно заниматься перебранками: вы знаете, что я один пишу оригинальные статьи для журнала (каковы ни есть), кончаю роман[476], имею процесс[477] и проч. Есть добрые люди не только на Д. Р. К., но и на целую азбуку – только давай мысли!

Прощайте – вот первое письмо от начала «Телеграфа» – дай бог, чтоб было не последнее – благодаря природе и создателю я так устроен, что не могу в душе питать ненависти и не сержусь за критики и даже личности. Браните. Но если б вы поближе узнали, как здесь шли дела на ваш счет, – то невольно почли бы меня своим уважением. Со временем узнаете – но не иначе, когда будете сами здесь или когда будет здесь кто-либо из ваших искренних друзей. С искренним почтением есмь

Ф. Булгарин.

30 апреля 1827.

СПб.

NB. Экземпляр вам у Ширяева[478].

4. Ф. В. Булгарин Н. А. Полевому

Милостивый государь Николай Алексеевич!

Сегодня вечером получил я № 2 «Телеграфа» за 1828 год и при нем вырезки из другой книжки, где находится рецензия моих сочинений. Хотя вы погладили меня как мачеха, то есть против шерсти, но благородный тон критики и хладнокровие, с которым вы царапнули меня, внушают мне полное к вам уважение. Вы ошиблись в главном, полагая, что я начитался Жуи и Адиссона. Клянусь вам честью и всем святым, что до сих пор не имел духу прочесть этих господ как следует, а если это придет мне в голову, то справляюсь по заглавиям, не было ли о том писано, и пробегаю статью, чтоб не встретиться в мыслях и в изложении, чтоб добрые люди не подумали, что я подражаю. Это так верно, как то, что вы первый журналист московский. Далее вы говорите, что я не готовил себя в