Часовой рассмеялся.

– Передай от меня ууму Полу, что когда я в следующий раз его встречу, завяжу ему бороду узлом.

– Лучше сначала побрейся – как бы он то же самое не сделал с твоей бородой, – предостерег Ян Паулюс.

– Ты его друг?

– И родственник.

– Тогда и ты убирайся к дьяволу!

Часовой снова рассмеялся.

– Выпьешь с нами кофе?

Для Яна Паулюса это идеальная возможность смешаться со своими людьми и определить их настрой перед завтрашним боем.

– Dankie.

Он принял приглашение.

– Хорошо.

Часовой выпрямился, и Ян Паулюс увидел, что это высокий мужчина, которого фетровая шляпа делала еще выше.

– Карл, в котелке остался кофе? – крикнул он в темноту за скалами и сразу получил ответ:

– Во имя Господа, неужто обязательно орать? Это поле битвы, а не политическая сходка.

– Англичане шумят громко. Я слышу их всю ночь.

– Англичане дураки. И ты туда же?

– Только ради тебя, – перешел на глухой замогильный шепот часовой, а потом вдруг снова заорал: – Но как с проклятым кофе?

Крепкий парень, улыбнулся про себя Ян Паулюс, когда часовой, все еще усмехаясь, обнял его за плечи и провел к заслоненному костру в скалах.

Здесь в накинутых на плечи одеялах сидели три бюргера. Когда часовой и Ян Паулюс подошли, они разговаривали.

– Луна зайдет через полчаса, – сказал один из них.

– Ja. И это мне не нравится. Если англичане задумали ночное нападение, они подойдут в темноте.

– Кто это с тобой? – спросил Карл, когда они подошли к костру.

– Друг, – ответил часовой.

– Из какого отряда?

– Из Винберга, – ответил за себя Ян Паулюс, и Карл кивнул и снял с костра помятый котелок.

– Значит, ты с уумом Полом. Как по-твоему, что он думает о наших завтрашних шансах?

– Шансы у нас как у человека в густом кустарнике с одной оставшейся пулей, когда на него несется галопом буйвол.

– И это его беспокоит?

– Только сумасшедший не знает страха. Уум Пол боится. Но старается не показать этого, потому что страх распространяется среди людей, как дифтерит, – ответил Ян Паулюс, принимая чашку кофе и садясь на камень в тени, чтобы не узнали его лицо и цвет бороды.

– Показывает или нет, но он отдал бы глаз, лишь бы оказаться на своей ферме, с женой, в двуспальной кровати.

Ян Паулюс почувствовал, как в груди разгорается гнев, и хрипло ответил:

– Ты считаешь его трусом?

– Думаю, я бы тоже не прочь стоять на холме за милю от боя и посылать на смерть других, – по-прежнему со смехом сказал часовой, но в его смехе звучала едкая горечь.

– Я слышал, как он поклялся, что завтра будет впереди там, где бой будет самым жарким, – проворчал Ян Паулюс.

– Он так сказал? Это чтобы мы не унывали. Но когда «ли-метфорд» разорвет тебе живот, откуда ты будешь знать, где Ян Паулюс?

– Я тебе сказал, он мой родственник. Оскорбляя его, ты оскорбляешь и меня.

Гнев сжал Яну Паулюсу горло, и говорил он хрипло.

– Ладно. – Часовой встал. – Давай разберемся сейчас.

– Успокойтесь, дураки, – раздраженно сказал Карл. – Поберегите злость для англичан. – И уже спокойнее добавил: – Мы все встревожены и понимаем, что принесет завтрашний день. Отложите свою ссору.

– Он прав, – согласился Ян Паулюс, все еще задыхаясь от гнева. – Но когда мы снова встретимся...

– Как ты меня узнаешь? – спросил часовой.

– А вот как! – Ян Паулюс сорвал с головы широкополую фетровую шляпу и бросил к ногам часового. – Носи ее и дай мне свою взамен.

– Зачем? – удивился часовой.

– Когда ко мне придет человек и скажет: «На тебе моя шляпа», он на самом деле скажет: «Ян Паулюс Леруа трус!»

Тот улыбнулся, так что его зубы блеснули в свете костра, бросил свою черную шляпу на колени Яну Паулюсу и нагнулся за его шляпой. В это мгновение они услышали ружейный огонь, слабый, как треск сухих ветвей.

– Маузеры! – закричал Карл и вскочил, опрокинув котелок с кофе.

– Слева! – с болью прошептал Ян Паулюс. – Боже, помоги нам! Они пошли слева!

Звуки ружейных выстрелов стали громче, настойчивее; заглушая треск маузеров, басисто громыхнули «ми-метфорды».

– Спайон-Коп! Они на Спайон-Копе! – закричал Ян Паулюс, бросаясь вниз по тропе к лагерю в надвинутой на уши черной шляпе.

В это утро вершина Спайон-Копа была окутана тяжелым туманом, так что рассвет казался жидким жемчужным свечением. Мягкие бесформенные клочья клубились вокруг и оседали крошечными каплями на металле ружей.

Полковник Джон Ачесон завтракал сэндвичами с ветчиной, густо обмазанной острой приправой. Он сидел на камне в наброшенном на плечи плаще и методично жевал.

– Пока ни следа веселого старого бура, – бодро сказал сидевший рядом с ним капитан.

– Эта траншея недостаточно глубока.

Ачесон сердито посмотрел на неглубокую траншею, выкопанную в каменистой почве и до пределов заполненную отдыхающими людьми.

– Знаю, сэр. Но тут ничего не поделаешь. Мы дошли до скалы, и понадобился бы вагон динамита, чтобы углубиться на фут дальше. – Капитан выбрал сэндвич и опрокинул над ним бутылку с приправой. – До сих пор противник стрелял только снизу, бруствер укрывает от этого огня.

Вдоль переднего края траншеи был набросан вал высотой около двух футов. Жалкое укрытие для двух тысяч человек.

– Вам приходилось раньше бывать в этих горах? – вежливо спросил Ачесон.

– Нет, сэр. Конечно, нет.

– Почему же вы так уверены в том, где проходит фронт? В этом тумане ничего не видно.

– Что ж, сэр, мы на вершине. На самой высокой.

Но Ачесон раздраженно перебил:

– Где эти проклятые разведчики? Еще не пришли? – Он вскочил и в развевающемся плаще прошелся вдоль траншеи. – Эй, вы! Сделайте бруствер выше!

Несколько человек у его ног зашевелились и начали нерешительно поднимать камни. Долгий ночной подъем и стычка, в ходе которой они изгнали с этой позиции гарнизон буров, утомили их, и Ачесон слышал, как они недовольно ворчат у него за спиной.

– Ачесон!

Впереди в тумане показалась фигура генерала Вудгейта; за ним шли штабные офицеры.

– Сэр!

Ачесон торопливо пошел им навстречу.

– Ваши люди окопались?