– Они больше, наверное, на огонь пялились. Нравится он им, да и мясом горелым оттуда тянуло, – равнодушно предположил Крысолов.

– Ага. Пролежал там я, видно, до обеда, потом очнулся. Вылез тихонько из трубы – дом уже догорает, по пепелищу зомбаки шарятся, Филиновым жареным закусывают. Куда же идти, думаю? И, главное, как? Там же, чтобы из города выйти, надо или через заборы лезть, или на улицу выходить. А на улице, того и гляди, отважные мстители углядят, что дело-то недоделано, да и спроворят меня. А ночь, чувствую, не переживу, замерзну на хрен, март все же, не июнь, и ожог болит, и погода портится… Через заборы лезть сил нет. Вот так, пока стоял да думал, все само и решилось – околачивалась там пара зомбаков, они на меня и навелись. Нет уж, думаю, хрен, не для того я вылезал из того пожара, чтобы вы меня, твари тухлые, сожрали. Повернулся и заковылял от них – быстро, правда, идти не получалось, ребра сильно болели, но все же двигался я быстрее них. Иду. Думаю, вот сейчас или толпа зомбаков наперерез вырулит, или учинят мне товарищеский суд земляки. Только подумал так – и точно: навстречу несколько знакомых лиц… или рыл… как их назвать после того, что они с моими девчатами сделали. Из магазина продуктового коробки выносят. Все, думаю, шандец. Решил, пусть лучше уж дострелят, чем зомбакам доставаться. Ковыляю к ним, у них там, вижу, с ружьем один есть, если что, думаю, мучиться не буду, с такого расстояния они мне голову в клочья разнесут.

Гляжу, заметили меня: «О, глянь! Реаниматор этот хренов… его растак конем! Недострелил Толян его вчера. Ну ладно, все равно сдох и даже сожрал, видно, кого-то: вон как шустро передвигается… Чего-о? – думаю. А потом сообразил – видок ведь у меня самое то. Я у зомбаков запросто за своего сойду, с ожогом на полморды, с походкой характерной, скажем так. Да и в крови я был весь – этим-то невдомек, что когда кровь у человека из головы хлещет, кажется, что она у него вся вытекла. А со стороны, в свете новых реалий, точно, ощущение, что я свежеиспеченный мертвяк. Не понял я, правда, фразы про «шустро передвигается», ну да ладно, думаю. Один, с двустволкой, ружье поднял, стрелять приготовился, второй его останавливает:

– Не надо, – говорит, – пусть так, сука, ходит, это для него еще лучше будет, а я ему вслед плевать буду, если увижу. Вон, давай спрячемся в магазине, тем более что он не один, а на выстрелы еще набегут.

Ну пока я до них дошел, попутно узнал, за сколько же баранов я свой диплом купил и сколько медсестер отымел.

– А правда, сколько? – заинтересованно навострил уши Старый.

– У нас столько в больнице с войны не работало, – отмахнулся Дмитрий. – Прошел я мимо магазина, один из тех зомбаков, что за мной шли, в магазин стал ломиться. Второй, видать, решил, что ковыляющая синица лучше журавлей с двустволками, и за мной увязался – ну для тех моих знакомцев как раз натурально вышло – два тупых зомбака, включая меня (тем более что я диплом за баранов купил), по улице гуляют, а один умный за человечиной в магазин ломится. Слышу – они его и грохнули, сзади. Лады, думаю, буду типа Колобком: «Я от бабушки ушел, а от мертвеца – и подавно уйду». Я ведь тогда ни про шустеров, ни тем более морфов не знал ни хрена. Только смотрю «мой»-то зомбак не отстает, нажимать стал. Чувствую, если так дальше пойдет, догонит он меня как пить дать. Тем более что у меня голова кружиться начала, крови я действительно потерял все же прилично, да и так все до кучи пришлось. Нет-нет – да и оглянусь, а он все ближе и ближе, уже грабки тянет. И спрятаться негде, и отбиться нечем. Свернул я во дворы – может, думаю, там схоронюсь где, – «мой» за мной. Только оборачиваюсь в очередной раз – повернул «мой» зомбак и так же, как раньше догонял, так теперь от меня улепетывает. Я и понять не успел, чего это с ним, – со второго этажа, с балкона прямо на крышу машины, что рядом стояла, – это прыгнуло. Это потом я узнал, что такое морфы и с чем кого они как едят, а тогда – сидит такая харя на машине, как сейчас помню, «мерсик» старый такой, и дергается. Он ведь когда прыгнул, когтями крышу пробил и зацепился за жесть. На секунду, правда, только зацепился – что ему эта жестянка, если я видел потом, как один морфюга, не шибко умный, правда, банки с тушенкой грыз, как девка семечки на базаре…

– …А чего «не шибко умный»? – полюбопытствовал Крысолов.

– А она от «Главпродукта», пополам с соей была, – охотно пояснил Дмитрий, – так вот, я как пень еловый, «елупень» сокращенно, стою, вижу, что от этой твари я и здоровый бы не убежал, а уж теперь… Интересно, как всякая дурь в голову лезет напоследок… – Я вот подумал: «Неужели это все и вправду устроили пришельцы – вот же сидит один. Только чего они там… тоже бюстгальтеры носят?» Мне даже и мысли в голову не пришло, что это так мертвяк раскормиться может. И была бы это последняя моя мысля, как тут тоже со второго этажа, с соседнего балкона – бах! – прямо ему в загривок. Он так, в машину вцепившись, сидеть и остался. Я от неожиданности: «Епть!» Смотрю, на балконе мужик стоит, в руках ружье:

– О, да ты – живой. А я только тебя привалить хотел. Заходи, – говорит, – в подъезд. Там чисто, я с утра прибрался.

Я, как эту зверюгу, особенно ее зубы, увидал, так сразу раздумал по улицам шляться. Зашел – вижу, в подъезде и на лестнице несколько трупов лежит. Поначалу шарахнулся – я уже привык, что мертвые – опасные, только смотрю, у них головы пробитые, а потом сообразил, что мужик под словом «прибрался» в виду имел. На лестничной площадке давешний мужик стоит. Подымаюсь по ступенькам, гляжу, он пьяный, не в мат, конечно, но здорово.

– Ну привет. Чего это ты дома не сидишь, а с покойниками в догонялки играешь?

– Да вышло так, – говорю, а сам думаю: где я его видел?

– Нехреново у тебя вышло. Тебе еще повезло, что Нинка вылезла, покойников распугала, их тут с утра целый двор был.

– Какая Нинка?

– Да та, которую я на «мерине» пристрелил. Соседка моя. Сука она и при жизни была, и после смерти осталась – вон как крышу мне помяла. Она меня, стерва, скрасть хотела, а тут ты нарисовался.

– Так… что – это тоже человек был?.. Была?

– Да какой там человек… – Ну и давай мне рассказывать, как она ему жить мешала, да за то, что он машину возле песочницы детской ставил, пилила. Ну заодно кой-чего и полезного рассказал – про шустриков, про морфов, он их «обезьянами» называл.

– Их поначалу кто как называл, – пробурчал Крысолов. – Потом уже как-то устаканилось, хоть за границей у них там до сих пор своя терминология.

– Астронавты-тайкунавты, – вздохнул Старый. – Планету профукали, а общего языка так и не нашли…

– …Пока говорил, в квартиру к нему зашли, он предлагает – умойся, мол, пока кто по тебе и впрямь не шмалянул, – мне отказываться вроде как и не с чего, только думаю – не пальнет ли он сразу, как Гюльчатай личико умоет? Ладно, думаю, делать нечего, да и задолбался я уже что-то шифроваться да камуфлироваться. Умылся я там у него, хоть на человека стал похож, а не на трехдневного упыря. Он смотрит – лыбится, гляжу.

– Привет, доктор! – говорит. Тут и я вспомнил, где его видел: лечился он у нас. Он в хирургию с переломом бедра загремел, а потом на третий день у него абстинуха развилась, ну его к нам и определили, до выхода из «острого кризиса». Говорил я ведь вам, – сварливо обратился он к Старому, – следите за руками: как только задрожали, а еще лучше – больной по тумбочкам шариться стал да под кровать лазить – налейте ему «смесь Попова».