Польшу вновь поделили между Россией, Пруссией и Австрией. Бóльшая часть бывшего Великого герцогства Варшавского перешла к России. В ноябре 1815 года Царству Польскому, главой которого стал русский император, была дарована монаршей милостью конституция. Основной закон провозглашал разделение законодательной и исполнительной власти, вводил двухпалатный парламент – сейм, декларировал неприкосновенность личности, свободу печати, сохранение «национального войска» и признавал официальным языком польский. Царь сохранил также в неприкосновенности дарованное полякам Наполеоном право личного освобождения крестьян.

На тот момент это была одна из самых либеральных конституций в Европе. Таким образом, поляки, верно служившие Наполеону, хотя и не добились независимости, получили в результате гораздо больше свобод, чем русские граждане, верно служившие своему царю. Чтобы не вызывать ненужных «вредных мыслей» у русских подданных, текст польской конституции в Петербурге предпочли в печати не публиковать.

Наконец, Швейцария была объявлена вечно нейтральным государством.

Послевоенный торг завершился, но к разработке таких правил игры, при которых Европе гарантировались бы мир и стабильность, Венский конгресс так и не приступил, хотя слов по этому поводу на форуме было сказано немало. Австрийский дипломат Генц справедливо написал:

Только один участник конгресса пытался вести разговор о прочном мире всерьез. Это император Александр I. Для него и для России наступало время «внешнеполитического альтруизма».

Колумбом в области строительства общеевропейского дома русский царь, естественно, не был. Некое общее для Европы здание пытался возвести даже его главный соперник Наполеон. Правда, делал он это, естественно, на свой лад и своими силовыми методами. Корсиканец мечтал встать во главе объединенной Европы, созданной на конфедеративной основе, где бы вся жизнь, невзирая на национальные особенности и традиции различных регионов и народов, строилась исключительно на основе «наполеоновского кодекса».

Задумывались о едином будущем Европы и раньше. Специалисты упоминают в связи с этим, например, трактат Уильяма Пенна «Опыт о настоящем и будущем мире в Европе путем создания европейского Конгресса, Парламента или Палаты государств», изданный еще в 1693 году. Трактат рекомендовал, в частности, создать некий общий политический механизм, способный либо устранять мирным путем, либо предотвращать конфликты в Европе. Для этого предлагалось регулярно созывать высший европейский политический орган.

Позже, уже в начале XVIII века, приблизительно о том же писал французский аббат Сен-Пьер, предлагавший заключить международный договор для организации европейской конфедерации держав во главе с Постоянным советом. Затем идеи аббата развивал в своей работе «Суждение о вечном мире» (опубликована в 1782 году) такой авторитет, как Руссо. Можно найти и другие схожие примеры.

Но всем этим занимались теоретики. Из упомянутых выше имен к практикам можно отнести разве что известного квакера англичанина Пенна, основателя американского штата Пенсильвания. (В 1681 году в уплату долгов он получил от Карла II частную колонию.) Однако квакер все-таки не имел дела с большой европейской политикой, а лишь улаживал конфликты между переселенцами из Старого Света и американскими индейцами.

Таким образом, у Александра I есть определенный приоритет в решении общеевропейских дел. Он стал первым крупным европейским лидером, руководителем мощной державы, который попытался на практике и на основе справедливого учета интересов других партнеров заложить фундамент прочного общеевропейского дома.

Мысль эта не оставляла царя уже давно. Еще в 1805 году, предлагая Англии союз, чтобы противостоять усилению Франции, Александр I планировал разработать некий трактат, «который ляжет в основание взаимных отношений европейских государств». «Здесь дело идет не об осуществлении мечты вечного мира, – объяснял он, – однако будет что-то похожее, если в этом трактате определятся ясные и точные начала народного права». После победы над Наполеоном и Венского конгресса, где удалось решить суетные проблемы передела собственности, пришло наконец, по мнению царя, время заняться самым важным: начать строить в Европе «что-то похожее на вечный мир».

Моральная заслуга русского царя заключалась в том, что Россия в этот момент менее других была заинтересована в создании общеевропейского механизма, гарантирующего континенту стабильность. Именно Россия реально контролировала ситуацию в Европе, обладая наиболее боеспособной армией. Если бы в основе российской внешней политики действительно лежало стремление к безудержному экспансионизму (как утверждало фальшивое «завещание» Петра Великого), если бы рассуждения Меттерниха и многих других европейских политиков о русской угрозе действительно хоть чего-то стоили, то в сложившейся идеальной для нее ситуации Россия свою «агрессивную сущность» обязательно проявила бы.

Австриец Генц в связи с этим приводил в ту пору следующее любопытное рассуждение:

Генц прав, никаких реальных доказательств какой-то особой агрессивности со стороны России тогда не существовало, что подтвердили и все дальнейшие действия Александра I.

При анализе принципов, на основе которых русский царь пытался выстроить общеевропейский дом, у историков, как правило, возникает изрядная путаница. Это не удивительно, если вспомнить, что в голове, душе и характере Александра I уживались взгляды и идеи обычно несовместимые. Либерализм и крайний консерватизм. Рыцарское благородство, унаследованное от отца, и жесткий рационализм, унаследованный от бабушки. Религиозный мистицизм и салонное кокетство. Непоследовательность в достижении одной цели и выдающееся упорство в достижении другой.