с их волос текла соленая вода, на их ресницах лучились соленые кристаллы, а на мокрых плечах лежали отяжелевшие полотенца с изображениями дельфинов, морских звезд, пирамид, русалок, тигров, Майклов Джексонов…

И вот Цыганский Царь вышел на простор, где до самых Великих Врат раскинулось истоптанное тысячей ног поле, где горели костры, где восточные люди жарили мясо с такими же угрюмыми и значительными лицами, с какими они жарят мясо везде, и липкий пряный дым от жаровен смешивался со сладкими и горькими благовониями, воспаряющими над множеством курильниц.

Цыганский Царь пошел сквозь строй палаток и ларьков, где продавали все возможное и мелко-пестрое. Сидящие на земле люди предлагали ему предсказания и обереги, юркие девушки, одетые сестричками милосердия, вразнос торговали сводящими с ума специями, продавцы кукурузы приоткрывали крышки над чанами, где варились початки, и рекламой этому товару служил сладковатый пар. Некие почти библейские группы людей в пончо и без играли на тамтамах, барабанчиках и варганах, отдельные мистики снисходили до губных гармошек, изредка слышался звук дудука, которому охотно вторили чайки, время от времени совершающие полукруглый полет над местностью. Но нежность пляжного песка все отчетливее проступала под ногами, пляж вытеснял рынок своими ленью и негой, близилось море и, еще не достигнув Великих Врат, шествующий к Радости вступал на просторное песчаное пространство, где уже никто ничем не торговал, где люди просто вращались среди собственных течений, сбивались в стайки, сидели и лежали на песке, спали, прикрыв головы рюкзаками и капюшонами, или просто смотрели в небо, раскинувшись самоуверенной свастикой на путях струящихся туда и обратно прохожих, среди которых все чаще встречались энтузиасты с желтыми чемоданчиками в руках.

Цыганский Царь не обладал желтым чемоданчиком, он в нем не нуждался: во-первых, ему нечего было в нем хранить, во-вторых, для проникновения на заповедную территорию Радости он располагал магнитной карточкой на пестрой ленте, причем не лимонной, стоящей сто евро, а карточкой почти апельсинового цвета, которые выдавались бесплатно всем тем, кто в Республике не отдыхал, а работал: диджеям, барменам, техникам звука и света, музыкантам, продавцам пиццы, профессиональным танцорам и прочим трудящимся Радости. Обладать апельсиновой карточкой было почетно, и Цыганский Царь с гордостью носил ее на своем голом по пояс теле рядом с нательным крестом, хотя карточка досталась ему по счастливой оплошности – просто потому, что его сочли парнем из команды диджея Коммуниста.

Поднявшись по циклопической лестнице из ракушечника, влекущей его к пропускному пункту, Це-Це взглянул мимоходом на свое лицо, и вот уже спускался по другую сторону Врат по симметричной лестнице, откуда открывался радостный вид на озаренную солнцем территорию Радости, над которой плескались флаги.

Впервые Цыганский Царь оказался здесь днем, и он даже сам не заметил, как уже плавал в сияющем море, плескался, как флаг, он нырял и снова выныривал, видя далеко вокруг себя на водной синеве белые яхты, где отдаленные люди танцевали и стреляли в небо из бессмысленных ракетниц, выпускающих петарды, почти невидимые при пылающем солнце.

Многие дансили уже и на танцполе «Медуза» – это был круглый танцпол, выдвинутый в море. «Медуза» представляла собой вечно звучащий остров, накрытый ячеистым полушарием в духе Бакминстера Фуллера, а над полушарием вечно рдела огромная кровавая надпись BURN, рекламирующая энергетический дринк, а заодно горение на жертвенном огне жизни.

И люди жгли, зажигали и отжигали, горели, сгорали и угорали прямо под пламенеющим солнцем, они, как водорослевые рощи, гнулись и трепетали под ветром звуков, а окончательно испепелиться им мешали сотни тысяч острых морских брызг, которые милосердный ветер бросал на их тела. Многие танцевали уже прямо в море, и Цыганский Царь с наслаждением влился в ряды тех, кто решил стереть различие между танцором и пловцом. Он скакал среди волн, прыгал, извивался, стучал кулаками по водам, вздымал до небес веера сверкающих брызг, он изобретал движения одновременно плавательные и пляшущие, он обретал штормы, ураганы и водяные бездны, предназначавшиеся лишь для него и весело низвергающиеся на его собственную мокрую голову. Он становился океанским атомным взрывом, создающим новые океаны. И таких богов, танцующих на пике силы и беспечно творящих новые водяные миры, вокруг него было немало, и все вместе они сливались в единую божественную сущность, йодисто резвящуюся без изъяна и цели. Голые танцующие русалки с «Медузы» махали ему наполовину опустошенными бутылками шампанского и медными баночками с жертвенными энергетическими напитками, которые они сжимали в высоко поднятых руках, а особенно рьяные девчата бросались на решетчатую конструкцию и повисали на ней влажными обезьянками, бешено раскачиваясь, и каждому виделись такие девичьи существа, что танцевали, как под гипнозом, равномерно совершая неизменный набор движений, неподвижно вперившись великими отважными зрачками в одну точку, где горизонт становится горящим зонтом.

А Цыганский Царь превращался в цунами, пользуясь тем благодатным совпадением, что «цунами» начинается с той же буквы, что и его имя. Он становился подлинным Це-Це – Центробежным Цунами, которое невзначай разрушило Республику Радости, но сразу же воссоздало ее в виде миллиарда Радостных Республик, разбрызгиваемых по всем уголкам космоса. Це-Це был подлинно счастлив в тот миг. Музыка, море и автономный маленький мир на берегу, живущий по своим собственным законам, – все это настолько опьяняло его сердце, что он испытывал эффект безграничной свободы, той самой безграничной и несбыточной свободы, которую всегда жаждал. Он испытывал эффект коронации в недрах свободы.

Пенную, жемчужную, кружевную, изумрудно-сапфировую корону творил он себе ударами ладоней о волны. Он полностью ощутил, что наконец-то стал тем, кем был по сути вещей: истинным и несамозванным царем невидимых морских цыган, влекущих свои незримые кибитки над тысячами океанических степей. Он стал государем цыганских вороватых чаек, второпях крадущих серебряную рыбу из карманов моря. Ведь если есть морские фашисты – мультяшки, акулы и скаты в карикатурных униформах СС, значит должны быть и морские незримые цыгане, возвеличившие свой принцип скитания до масштабов океанических течений и ветров. И даже резвящаяся в водах свита морского царя, даже античные хохочущие тритоны, нереиды и дельфиноиды, многочисленные существа с водорослями в волосах, дующие в морские раковины, даже все эти создания, оседающие солеными каплями на роскошной коже его галлюцинаций, – даже они обрастали цыганскими элементами: из-под зеленых волос тритона блестела серьга, а на склизких плечах нереид встречались татуировки, изображающие табуны украденных коней.

  Эй, цыганочка, царевна из кибитки,

  Разбросай свои кибитские пожитки!

  Отчего на твоем простеньком колечке

  Все насечки, детка, да насечки?

  Первая насечка – то отец мой, Острая Стрела.

  А вторая-то