предупреждениями были отправлены именно Курскому. Курский, так же как и Совецкие, происходил из древнего княжеского рода, собственно, из рода князей Курбских (буква «б» потерялась в каких-то совецких передрягах). По всей видимости, он был единственным отпрыском русского княжества среди известных криминалистов, и это могло кому-то запасть в душу в недрах странного семейства князей Совецких. К тому же Курскому было известно, что эти Совецкие приходятся ему отдаленной родней. Кажется, он даже мимоходом встречался с кем-то из этой семьи на одном из дворянских собраний, куда Курский попал случайно, так как он о себе говорил всегда, что он человек стопроцентно советский, борец за социалистическую законность, и к феодальным встречам относился с такими же скукой и отвращением, как к театральным постановкам.

Оставалось, однако, ответить на следующие вопросы: во-первых, кто из Совецких убийца (или же отец и сын выступили соучастниками?), во-вторых, каков мотив этих убийств, в-третьих, кто автор писем и зачем они были посланы?

Британские коллеги смотрели на соображения Курского сквозь пальцы. Конечно, они учитывали возможную связь между харьковским и лондонским убийствами и не собирались игнорировать наличие писем-предупреждений, и все же занимались они именно делом Чепменов и в целом склонны были воспринимать это дело как изолированную закваску, на которой затем, при удачном стечении обстоятельств, могло бы пышно взойти тесто их служебных карьер. Чепмены были в Лондоне знаменитыми личностями, а на убийство Кирюши Прыгунина британским копам было насрать с высоты Тауэрского моста. Работал талантливый капитан Уоррен, работал скромный и тихий Джаспер Йеллоу (считавшийся среди специалистов гением своего дела); работала Ома Ра (вопреки впечатлению, которое эта девушка произвела на Рэйчел Марблтон, молодая сотрудница убойного отдела отнюдь не была тупой и вовсе не убивалась наркотиками: ее сонный цейлонский взгляд и внешность парящей бодхисаттвы скрывали крайне проницательную, принципиальную, трудолюбивую и наблюдательную особу).

Уоррен, Йеллоу и Ра не спешили соглашаться с мнением русского специалиста, что список подозреваемых можно ограничить семьей князей Совецких. Британцы по-прежнему считали, что разрабатывать надо всех присутствовавших на ужине, а также и тех, кто на ужине не присутствовал, но имел на Чепменов серьезный зуб. А таких людей обнаруживалось немало. Чепмены были мстительными и обидчивыми задирами, людьми хваткими, алчными и брутальными – соответственно, нажили себе врагов. Оба брата с юности занимались боксом, выглядели бугаями и любили пускать в ход кулаки. В своих делах также были резки и ни с кем не миндальничали. К тому же они работали в эстетике эпатажа, и, безусловно, имелось море людей, оскорбленных или, наоборот, возбужденных их творениями, а среди них, само собой, можно было предположить множество религиозных фанатиков, сектантов, экзальтантов и психически нездоровых персон.

Среди присутствовавших на ужине также имелись люди, чье отношение к Чепменам могло быть, мягко выражаясь, двойственным. Таким человеком прежде других мог оказаться сам сэр Николас Сорела, директор Современной галереи Тейт, господин солидный и весьма известный в мире искусства, который, собственно, и был инициатором злополучного ужина. Еще свежим в памяти у всех оставался скандал, случившийся несколько лет назад на присуждении премии Тернера. Чепмены были одними из соискателей премии, но ее присудили другому художнику. Во время церемонии сэр Николас подошел к Чепменам и произнес фразу: «Надо уметь проигрывать», за что мгновенно получил удар в лицо, опрокинувший его навзничь. Об этом инциденте говорил весь Лондон, но удивительно, что пострадавший не только не подал в суд, он, напротив, приложил максимальные усилия, чтобы замять дело. Более того, после удара он проникся к Чепменам поразительной симпатией и вскоре предложил братьям сделать представительную выставку в своей галерее. Скорее всего, сэр Николас поступил так из любви к искусству, и, по всей видимости, когда речь шла о его профессиональном чутье, он способен был стать выше личных обид. И все же нельзя было исключить, что оскорбление, нанесенное аристократу публично двумя возомнившими о себе плебеями, не было им забыто.

А Глэдис Пиллс? Все, кто ее знал (а ее знали все), отдавали себе отчет в том, что эта истовая фотоморгана готова отравить кого угодно за один исторический кадр, а тут еще полиция выяснила, что Глэдис уже более месяца как покинула лесбийскую стезю и живет теперь с тем самым лондонским галеристом, над которым Чепмены поиздевались, выставив его портрет в виде отрубленной головы с членом вместо носа.

А парочка арт-дилеров, наваривших на смерти Чепменов кругленькие суммы?

А Морис Сэгам, персонаж с отнюдь не кристальной репутацией, аукционист и специалист по антиквариату, помогавший Чепменам скупать старинные картины, которые они затем марали своими каракулями?

А его подруга, некая Марблтон, которая, оказывается, ненавидела Чепменов за истерзанного Брейгеля?

И, наконец, самые деликатные и сокровенные, но всегда представляющие наибольший интерес с точки зрения полиции – ближайшие родственники и наследники, в данном случае жены близнецов Сесили и Линда Чепмен: обе присутствовали на ужине, обеим переходило все имущество погибших, а уж какие обиды эти две женщины могли таить на своих, возможно, не всегда ласковых мужей – об этом пока что оставалось только гадать.

Ну и еще оставалась самая маловероятная, но в то же время самая романтическая версия, восходящая прямиком к истокам английского имперского детектива, версия, овеянная океаном и затрудненным дыханием королевы Виктории, версия в духе «Лунного камня» – индусы. Причем не только официанты в белом, но также повара и все, кто работал на кухне, а там все были индусы и все в белом.

Философски настроенная Ома Ра (чьи предки происходили из тех же приблизительно краев, что и официанты с поварами) даже высказала предположение, что все эти индусы – брамины, которым закон предписывает носить белое, и что они убили братьев потому, что восприняли чепменовских многоруких, многоглавых и многоногих мутантов как глумление над индуистскими богами, которые также нередко обладают множеством голов, лиц, рук и ног.

В таком пышном цветнике подозреваемых Совецкие выглядели бледно. Хотя Джим и Тедди присутствовали как при лондонском, так и при харьковском инцидентах, однако это не означало (по мнению британских коллег), что они ответственны за эти убийства. Мотив не прослеживался ни в отношении Чепменов, ни в отношении Прыгунина. Тедди вообще был ребенком, и никто никогда не примечал в нем ни какого-либо интереса к личностям погибших, ни навязчивого любопытства в отношении убийств в целом. Что же касается его отца Джима Совецкого, то о нем отзывались как о добром светском парне, большом шутнике и забавнике, пробовавшем свои силы в качестве актера в юмористических театральных постановках. Как с Прыгуниным, так и с Чепменами его связывали приятельские