Этот эпизод с Голдовским настолько повлиял на сознание держателей нефтегазовых активов, разбросанных по стране, что в середине 2005 года госконтроль над «Газпромом» был окончательно установлен.

Путин понимал, что благодаря мощным российским энергоресурсам можно было экономически войти в Западную Европу, заняв там достойное место. Так была разработана «Энергостратегия России «2001–2020».

Владимир Путин рассчитывал на приобретение Россией заводов и электростанций в Европе, оснащенных новыми технологиями, а те, соответственно, получили бы сибирские месторождения нефти и газа.

Еще в 1991 году Россией был подписан Договор к Энергохартии, но он был еще не ратифицирован. Москва рассчитывала, подписывая договор, что с Запада пойдут технологии, инвестиции, энергосбережение, однако Запад потребовал от России открыть ее трубопроводы для всех желающих, а к себе не впустил.

Тогда Путин решил иным путем преодолеть барьер, разделявший Россию и Европу. Ориентируясь на создание общей европейской крыши, куда вошла бы и Россия, он принял решение о погашении долга перед Парижским клубом, после чего Россия должна была, по мнению президента, восприниматься равноправным партнером.

Он прекрасно понимал, что государственная власть в России ослаблена. А авантюрная программа приватизации привела к тому, что стратегическая собственность России оказалась в руках случайных людей. Запасы нефти, газа, металлов оказались в частной собственности. Лишь 4 % всей нефти России к началу ХХI века контролировались государством. Больше того, владельцы стратегических запасов страны старались не платить в казну государства даже символических налогов.

В январе 2001 года на встрече с промышленниками Путин жестко сказал: «Ситуация, при которой две скважины находятся рядом и работают примерно одинаково, но одна платит налога в три раза меньше, чем другая, мало кого может устроить. «Оскорблять» нефть всякими несуразными названиями типа нефтяной жидкости должно стать не модно, надо прекратить такие манипуляции в области лингвистики».

Именно в это время Путин дистанцировался от экс-президента, который попытался повлиять на некоторые его решения.

26 января 2001 года нижняя палата парламента урезала неограниченный иммунитет экс-президента Ельцина, приняв в третьем, и последнем чтении текст, предусматривающий в случае тяжких преступлений, совершенных во время правления, в том числе отмывание денег в крупных масштабах или организованное группой, отмену иммунитета. В день рождения Ельцина, 31 января, за этот проект закона проголосовал почти единогласно и Совет Федерации. Агентства новостей тут же раструбили на весь мир о том, что экс-президент Борис Ельцин может стать первым, против кого будет применен этот закон, возможно, ему и после отставки придется опасаться уголовного преследования. Неслучайно уже в феврале он подписал закон об ограничении иммунитета бывшего президента России, тем самым окончательно освободившись от зависимости прежних моральных обязательств.

Путин понимал, что нужно срочно отделять присосавшихся компрадорских олигархов от государственной власти. Это очень болезненный процесс, но его следует начинать для оздоровления больного государственного аппарата, для оздоровления экономики, да и всего российского общества.

Он прямо и достаточно жестко представил свою позицию: «Надо исключить то, чтобы кое-кто присосался к власти и мог использовать это в своих целях. Ни один клан, ни один олигарх не должен быть приближен к региональной и к федеральной власти — они должны быть равноудалены от власти». Он прямо дал понять, что если олигархи будут вмешиваться в политику государства, не платить налоги, то пересмотра приватизации не будет. Герман Греф сразу после этого прокомментировал слова Путина: «Путин четко дал понять, что ни национализации, ни экспроприации собственности не планируется. Он объяснил им так: «Мы идем вам навстречу. Мы резко снижаем налоги, мы создаем благоприятный инвестиционный климат и защищаем права собственности. Но поскольку мы снижаем налоги, пожалуйста, вы должны платить их. И второе: если вы уж занялись бизнесом, то и занимайтесь бизнесом». Кстати сказать, Владимир Потанин, пожалуй, единственный, кто высказался так: «Олигархи назначили себя элитой, но народ не принимает этой элиты. Мы должны вести себя лучше». Правильно поняли ситуацию и Алекперов («Лукойл»), Роман Абрамович («Сибнефть») и другие, заверив президента в своей лояльности.

Однако предупреждение, которое президент сделал олигархам, не все сразу приняли всерьез. Реакция со стороны олигархической элиты была нервно-негативной, так как Путин поставил перед своей командой задачу: проанализировать состояние дел не только в отношении российского газа, но и нефтяных компаний.

Следом за «Газпромом» началась инвентаризация нефтедобывающих компаний. Преследуя эту цель, Владимир Путин предложил Игорю Сечину войти в совет директоров государственной нефтяной компании «Роснефть» с тем, чтобы детально разобраться в сложившемся нефтяном рынке, постараться увеличить нефтяные резервы, взять их под государственный контроль. То, что он услышал по истечении некоторого времени, могло повергнуть в шок: пораженный полученными сведениями о состоянии компании Игорь Сечин доложил президенту о том, что та владеет небольшим нефтяным ручейком, а реки российской нефти находятся в частных руках, в основном — в «ЮКОСе», главой которого является олигарх Михаил Ходорковский.

После распада Советского Союза в мутной воде стали ловить золотых рыбок многие продвинутые деятели. Сумел сделать это и Ходорковский. Скромная компания «Менатеп» при Фрунзенском райкоме комсомола скоро превратилась в банк «Менатеп». На менатеповских раутах и приемах, поражавших роскошью, Ходорковский быстро понял: подкупая чиновников, можно добиться всего, что желаешь. Так началась его работа по коррупционированию государственного аппарата всех родов и уровней.

Справедливости ради надо сказать, что, конечно, Ходорковский был не одинок.

Однако к 2003 году стало очевидно, что владелец «ЮКОСа» Михаил Ходорковский стал, пожалуй, самым активным из предпринимателей и в политической сфере. В апреле «ЮКОС» подписал соглашение о слиянии с «Сибнефтью» Абрамовича, в результате чего стал четвертой в мире нефтяной компанией. Начались переговоры с компаниями Chevron Texaco и Exxon Mobil.

Одновременно Ходорковский занимался финансированием различных партий — «Союза правых сил», «Яблока» и даже КПРФ — для усиления своего влияния на принятие законов, выгодных его компании, а возможно, и создания контролируемого конституционного большинства в думе. По свидетельству Германа Грефа, без одобрения «ЮКОСа» в Государственной думе не проходил ни один проект.

Ирина Ясина, директор программ и член правления МОО «Открытая Россия», констатирует: «Ходорковский… «скупал» депутатов не под конкретные проекты… Он помогал пройти в думу людям, которые были в состоянии отстаивать близкие ему идеи… Ходорковский готов был давать им деньги, поскольку, как все мы знаем, проход в думу у нас не бесплатный».

Депутаты, купленные Ходорковским, отрабатывая полученное, принимали решения, выгодные олигарху. Законопроекты, поданные правительством России, проваливались один за другим. Так, например, был заблокирован законопроект «О налоге на дополнительный доход от добычи углеводородов», невыгодный для месторождений с высокой рентабельностью. Против законопроекта о налоге на сверхдоходы нефтяных компаний проголосовали даже коммунисты, которые, как иронизировал Греф, должны бы быть первыми при поддержке этого закона. В результате цены на нефть все возрастали, а нефтяные деньги продолжали течь мимо государственной казны.