* * *

Можно сказать, что на Уан-Три я попала случайно. Изначально я планировала остаться на острове Херон, где располагается более крупная исследовательская станция, а также роскошный курорт. На Хероне я собиралась стать свидетельницей ежегодного массового полового размножения коралловых полипов[64], а также понаблюдать за тем, что в многочисленных разговорах по “Скайпу” мне описывали как эпохальный эксперимент по закислению океана. Ученые из Квинслендского университета строили хитроумный плексигласовый мезокосм, благодаря которому они смогли бы управлять уровнем CO2 на небольшом участке рифа, при этом позволяя различным существам, зависящим от рифа, вплывать туда и выплывать. Изменяя pH внутри мезокосма и наблюдая, что происходит с кораллами, исследователи хотели сделать соответствующие прогнозы о рифе в целом. Я прибыла на остров Херон как раз вовремя, чтобы увидеть размножение коралловых полипов – подробнее расскажу позже, – однако эксперимент сильно отставал от графика и мезокосм все еще был в разобранном состоянии. Вместо рифа будущего можно было лицезреть лишь кучку взволнованных аспирантов, склонившихся над паяльниками в лаборатории.

Размышляя, что же мне делать дальше, я услышала о другом эксперименте с кораллами и закислением океана, проводящемся на острове Уан-Три, который в масштабах Большого Барьерного рифа находится совсем близко. Спустя три дня – поскольку между островами нет регулярного сообщения – мне удалось найти судно и добраться до места.

Команду на острове Уан-Три возглавлял Кен Калдейра, специалист в области наук об атмосфере. Считается, что именно Калдейра, сотрудничающий со Стэнфордским университетом, ввел термин “закисление океана”. Он заинтересовался этой темой в конце 1990-х годов, когда его пригласили работать над неким проектом для министерства энергетики. Министерство хотело знать, каковы будут последствия, если собирать углекислый газ из дымовых труб и спускать глубоко в море. Почти никаких работ по моделированию того, как выбросы углерода влияют на океаны, тогда еще не проводилось. Калдейра решил рассчитать, насколько могло бы измениться значение pH океана в результате глубоководного выброса, а затем сравнить этот результат с текущим объемом закачивания CO2 в атмосферу с учетом его поглощения поверхностными водами. В 2003 году он представил итоги своей работы на рассмотрение редакционной коллегии журнала Nature. Та посоветовала ему опустить обсуждение глубоководных выбросов, поскольку результаты расчетов, касающихся обычного выброса CO2 в атмосферу, оказались просто ошеломляющими. Калдейра опубликовал первую часть своей статьи с подзаголовком “В ближайшие столетия океаны закислятся больше, чем за последние триста миллионов лет”91.

“Если ничего не изменится, к середине века все будет выглядеть довольно мрачно”, – сказал он спустя несколько часов после моего прибытия на Уан-Три. Мы сидели за видавшим виды деревянным столиком, глядя на поразительную синеву Кораллового моря. Откуда-то доносились крики большой и шумной стаи местных крачек. Калдейра помолчал. “Точнее, все уже выглядит мрачно”.

У Калдейры, которому сейчас за пятьдесят, курчавые каштановые волосы, мальчишеская улыбка и манера говорить, повышая интонацию к концу предложения, из-за чего часто кажется, что он задает вопрос, даже когда это не так. До того как посвятить себя исследованиям, он разрабатывал программное обеспечение на Уолл-стрит. Одним из его клиентов была Нью-Йоркская фондовая биржа, для которой он написал компьютерную программу для выявления инсайдерских сделок. Программа работала хорошо, однако через какое-то время Калдейра пришел к мысли, что биржа на самом деле не особенно заинтересована в поимке нечистых на руку инсайдеров, и решил сменить профессию.

В отличие от других специалистов в области наук об атмосфере, которые концентрируют свое внимание на каком-то одном аспекте системы, Калдейра всегда работает над четырьмя или пятью различными проектами. Особенно ему нравятся провокационные расчеты, приводящие к неожиданным результатам; к примеру, однажды он рассчитал, что, если вырубить все леса в мире и заменить их пастбищами, это приведет к небольшому похолоданию (пастбища светлее лесов, поэтому поглощают меньше солнечного света). Другие его расчеты показывают: чтобы поспевать за нынешним темпом изменения температуры, растения и животные были бы вынуждены мигрировать в направлении полюсов со скоростью примерно десять метров в день, или что одна молекула CO2, образующаяся при сгорании ископаемого топлива, сможет за время своей жизни в атмосфере поглотить в сотню тысяч раз больше тепла, чем высвободилось при ее образовании.

Жизнь на Уан-Три для Калдейры и его команды вращалась вокруг приливов и отливов. За час до первого отлива дня, а затем через час после него кто-то из ученых должен был отобрать образцы воды на участке DK-13, носящем такое название потому, что австралийский исследователь Дональд Кинзи, обнаруживший это место, обозначил его своими инициалами. Чуть больше чем через двенадцать часов процесс повторялся – и так от одного отлива до следующего. Эксперимент был довольно прост; идея состояла в том, чтобы измерить различные параметры воды, которые Кинзи измерил еще в 1970-х годах, затем сравнить оба набора данных и попытаться определить, как изменился уровень кальцификации на рифе за прошедшие десятилетия. При свете дня до участка DK-13 разрешалось ходить поодиночке. В темноте же, принимая во внимание тот факт, что “никто не услышит твоих криков”, предписывалось отправляться за образцами по двое.

В мой первый вечер на Уан-Три отлив наступил в 20:53. Идти отбирать пробы после отлива должен был Калдейра, и я вызвалась пойти с ним. Примерно в девять вечера, взяв полдюжины емкостей для образцов, пару фонариков и портативный GPS-навигатор, мы выдвинулись в путь.

От исследовательской станции до DK-13 около полутора километров пешего хода. Маршрут, уже записанный кем-то в память GPS-навигатора, вел вокруг южной оконечности острова, через гладкую полосу обломков пород, которую прозвали “водорослевой дорогой”, и затем выводил на сам риф.

Поскольку коралловые полипы любят свет, но не могут долго оставаться на воздухе, они стремятся вырасти вверх до уровня воды при отливе, а затем разрастаются вширь. В результате риф становится более или менее плоским – как ряд парт, расставленных так, что после уроков ученики могут перепрыгивать с одной на другую. Коричневатая поверхность рифа близ Уан-Три была хрупкой, и на исследовательской станции ее называли “корочкой пирога”. Она зловеще хрустела под ногами. Калдейра предостерег меня, что, если я провалюсь, несдобровать рифу, но пуще того – моим голеням. Я сразу вспомнила еще одну надпись на стене станции – “НЕ ВИДАТЬ ДОБРА ОТ КОРОЧКИ ПИРОГА”.

Ночь была нежной и за пределами лучей света от наших фонариков абсолютно непроглядной. Но даже в темноте было очевидно, что жизнь на рифе кипит. Мы прошли мимо нескольких головастых черепах, пережидавших отлив с явно скучающим видом. Видели ярко-синюю морскую звезду, зебровых акул, оказавшихся на мели в литоральных лужах, и красноватых осьминогов, изо всех сил старавшихся слиться с рифом. Почти через каждый метр нам приходилось перешагивать гигантских моллюсков[65], и казалось, что они поглядывают на нас, ухмыляясь ярко накрашенными губами (в складках мантии этих моллюсков обитают пестрые симбиотические водоросли). Полоски песка между группами кораллов были усеяны морскими огурцами, которые, несмотря на свое название, относятся к животным – они близкие родственники морских ежей. На Большом Барьерном рифе морские огурцы имеют размеры не огурца, а диванного валика. Из любопытства я решила поднять одного из них. Он был чернильно-черным, длиной около шестидесяти сантиметров. На ощупь – как бархат, покрытый слизью.