Приятно мне было вплоть до завершения утренней молитвы, когда я с остальными братьями монахами должен был отправиться на завтрак. В дверях столовой меня поджидал Буй Суй. Он подозвал меня и спросил, как я себя чувствую:

— Брат Ни Кто, как ты себя чувствуешь?

— Брат Буй Суй, хуже, чем вчера. После еды я как-то ослабел, а вечерние упражнения ещё больше ухудшили моё самочувствие. Если так пойдет дальше, то боюсь, что вовсе ослабею и помру, — проговорил я дрожащим голосом. — А так умирать не хочется.

— Да? — Буй Суй не сумел сдержать довольной улыбки.

Нет, он пытался спрятать её за суровостью лица, но это не получалось. Улыбка перла из него, как запах чеснока.

— Да, — подтвердил я.

— Что же, брат Ни, тебе надо помочь. Я даю тебе ещё две монеты — сходи на рынок и купи себе жареной свинины и мягких булочек. Они должны придать тебе сил.

В мою ладонь упали две серебрушки. Я тут же спрятал их в кимоно, пока другие братья монахи не увидели такое богатство.

— Но как же завтрак? — спросил я, втянув носом прогорклый запах горелого жира.

— Поешь нормальной еды, — сказал Буй Суй. — Не тревожься за завтрак.

— Брат Буй, а можно со мной пойдет Глу Пыш? Я очень слаб и могу не дойти.

Буй Суй посмотрел на меня. Пришлось скорчить перекошенную рожу. Чуть челюсть не вывихнул.

— Да, пусть идет. Но, как и вчера, не давай ему еды. Ты же вчера не давал?

— Нет, брат Буй, не давал. Он просил, умолял, но я помнил твои слова и оставался тверд, как камень на площади нашего монастыря.

— Эй, брат Глу Пыш, а ну подойди сюда! — подозвал моего друга брат Буй. — Я снова отправляю брата Ни Кто на рынок. Ты должен помочь ему дойти. Ничего больше. Всё понял? Или ты ел вчера с ним?

Я незаметно кивнул Глу Пышу. А что? Если бы не кивнул, то мой недалекий дружок поведал бы о нашем пиршестве.

— Только вечером кушал, брат Буй, — дрожащим от обиды голосом сказал Глу Пыш. — Днем только насыщался слюной, когда видел, как брат Ни Кто уплетает за обе щеки. Даже ни капли не дал слизнуть с остатков лапши.

— Точно? — Буй Суй так сильно сдвинул брови, что если положить между ними грецкий орех — сразу бы расколол.

— Точнее не бывает, брат Буй, — невинно захлопал ресницами Глу Пыш.

Мой друг быстро учится. Или это я на него оказываю такое положительное влияние?

— Ладно, но чтобы у меня всё было так, как я сказал! Брату Ни надо набираться сил! — притопнул Буй Суй.

— Да-да, я обязательно присмотрю, чтобы ни один кусочек не миновал его рта, — склонился Глу Пыш, сотворив мудру внимания.

Мы вышли из ворот монастыря. Я обратил внимание на то, какие у привратников довольные рожи — похоже, они радовались тому, что проспали всю ночь и никто их в этом не уличил. Эх, знали бы они, что творилось над их головами…

— Зачем нам ехать на автобусе? — спросил меня Глу Пыш, когда я встал на остановке. — У нас ведь так мало денег.

— Не беспокойся, брат Глу. Сегодня в обед у нас будет столько денег, что мы запросто сможем кататься на автобусе целый месяц. А то и вовсе купим его себе и будем возить других монахов на рынок.

Глу Пыш не поверил. Он продолжал сокрушаться по поводу утраченных денег весь путь до рынка. А уж когда он увидел, что я все оставшиеся деньги потратил на дорогую бумагу, шелковый платок, чернила, и три кисточки, то и вовсе запричитал так, что пришлось дать ему подзатыльник. Он перестал стал причитать, когда увидел, что я на сдачу взял мешочек блестящих кругляшков, с какими играют дети в тонго, используя их вместо монет.

Я был почти готов. Если всё пройдет удачно, то мы позавтракаем в лучшей чайной рынка и у нас ещё останутся деньги, а если неудачно, то и обедать не придется. Если бы я только знал, что произойдет…

Глава 13

«За брата-монаха и монастырский двор — из лука стреляю в упор!»

Хихитайская народная мудрость

Самый большой ювелирный магазин найти несложно. Достаточно только спросить у обитателей рынка — где больше всего продается золотых украшений?

Каждый пройдоха знал, что благочестивые монахи вряд ли станут воровать украшения, так как им просто некуда его спрятать и некуда надеть. Мы же не шляемся по балам и светским раутам. Нам показали на правый край рынка, где над широким одноэтажным зданием, сделанным из стекла и металла, красовался огромный перламутровый шар.

Я остановился на пару минут, достал бумагу, чернила и аккуратно вывел нужные слова. Дальше я вытащил из-за пояса спрятанный брусок фальшивого золота. От вида бруска брови Глу Пыша взлетели чуть ли не на затылок.

— Что это, брат Ни? Это золото? Откуда оно у тебя? Ты его украл? У кого? Я тоже хочу такой кусок… — начал было тараторить бывший слуга, но я прервал его словоизлияния хлопком по бритой макушке.

— Молчи и запоминай. Ты должен выполнить всё так, как я скажу. Если подведешь, то мы можем не вернуться в монастырь… — я аккуратно завернул брусок в шелковый лоскут.

Выглядело прилично. Челюсти Глу Пыша с лязгом сомкнулись, а я поведал ему свой план…

Когда я ещё был разбойником Сиджаром Грозным, то пару раз провернул небольшую шутку над жадными торговцами. Думаю, это сработает и сейчас. Моё тело не отказывалось служить, поэтому я решил, что оно согласно со мной.

Евгений тоже был не прочь подшутить…

— Хорошо, я всё понял, — Глу Пыш изобразил мудру внимания, взял бумагу, шелковый мешочек и удалился.

Теперь надо сотворить глупую рожу и пойти полюбоваться на украшения в самый главный ювелирный магазин. Уж чего-чего, а принять за зеваку монаха в кимоно первой культивационной ступени было так же легко, как зевнуть спросонья. Монахи мало что видели в жизни, зато много чего видели вне её.

Как только зашел в магазин, так на меня сразу же накинулся блеск золотых украшений, сверкание бриллиантов, алмазов, изумрудов и прочей редкой, но очень дорогой чепухи. Я старательно уронил челюсть на пол, рассматривая всё это богатство. Территория немаленькая, поэтому обслуживалась сразу несколькими продавцами. Я опытным взглядом вычленил из них старших и младших.

В дальнем углу магазина прикрывала тайное убежище толстая стальная дверь. Ага, похоже, что именно там и