Сейчас, в эти ранние утренние часы, во второй раз в жизни книга смогла пробудить в душе Майка Барретта такие сексуальные переживания.

Он неподвижно полулежал на подушках, пытаясь разобраться в своих чувствах. Главным из них было бьющее через край желание выбежать на улицу и наброситься на первую попавшуюся женщину, но не для того, чтобы утолить страсть или потешить плоть, а чтобы поделиться откровением, попытаться искупить черствость и грубость, с которыми большинство мужчин относилось к женщинам. Он бы рассказал, что прочитал книгу и увидел свет, который открыл истинную душу женщины, ее мысли и сердце. Этот свет мог бы заставить его и других мужчин по-новому взглянуть на противоположный пол. Под лучами этого безжалостного очищающего света личинки стыда и страха, вины и непонимания уползут восвояси в свои доисторические норы и больше не смогут грызть обнаженные нервные окончания отношений между мужчиной и женщиной.

О, как возвышенны были в эту минуту его помыслы и надежды!

Желание поделиться с другими своим открытием возникло, когда Майк уже дочитывал «Семь минут». Состояние евангелического восторга вызвали не стиль, герои или сюжет, а поразительное проникновение автора этой замечательной книги в святая святых, где рождалась человеческая совесть, и безупречная честность в изображении всех сторон эволюции поведения человека.

Майк попытался взять себя в руки и трезво проанализировать свои эмоции. Он только что прочитал обычную книгу, не глубокий научный трактат по психологии человека, а короткую повесть, написанную сердцем, а не разумом. И если рассматривать ее не как единое целое, а по частям, если бы ее можно было разбить на разделы, то в ней не составит труда найти немало ошибок. Конечно, отважные белые охотники за непристойностями нашли бы в ней много дичи: неприличные слова, грубые фразы, целые абзацы, описывающие запретный и кощунственный в их понимании секс. Но как единое целое книга отнюдь не была образчиком порнографии. Она заключала в себе красоту правды, без которой невозможно самопознание.

В общем, «Семь минут» — произведение искусства. Ты уж, пожалуйста, прости меня, Фей.

Майк Барретт вновь взял книгу. Взял любовно и уважительно. В ней была всего сто семьдесят одна страница, и внешне она выглядела очень неприметно.

Он раскрыл «Семь минут». Вторая страница обложки и титул воспроизводили неприличную картинку с обложки парижского издания. В первый раз он пропустил это и прочитал только сейчас:

СЕМЬ МИНУТ

Дж Дж Джадвей

«Этуаль-пресс», рю де Берри, 18, Париж ©

«Этуаль-пресс», Париж, 1935

Напечатано во Франции.

Все права защищены.

Перевернув более привлекательный титульный лист американского издания, Барретт увидел, что отличаются только выходные данные. То же название, тот же автор, только издательство было нью-йоркское и называлось «Сэнфорд-хаус», да стоял текущий год.

На первой странице он не нашел ни строчки о предыдущих книгах Джадвея. Потом Барретт вспомнил, что на обратной стороне суперобложки написано, что эта замечательная книга была первым и последним произведением автора, который безвременно погиб под Парижем в результате несчастного случая в возрасте двадцати семи лет. Больше о жизни автора он ничего не узнал.

Страница с посвящением оказалась еще более загадочной. Она содержала всего два слова: «Посвящается Касси».

На следующей странице был помещен эпиграф, который, как уже понял Барретт, помог автору структурно выстроить повесть. Он вновь перечитал его.

«Несмотря не великое множество вариантов, большинство женщин достигает оргазма тем или иным способом в течение семи минут». (Данные опроса женщин, проведенного институтом «Коллингвуд». Возраст опрашиваемых — от восемнадцати до сорока пяти лет. Лондон, 1931.)

Эти семь минут, как теперь знал Барретт, соответствовали семи главам книги, то есть каждая глава представляла собой описание одной минуты в жизни женщины, которая занималась любовью с каким-то безымянным мужчиной. Вся книга состояла из ее мыслей, ощущений, воспоминаний и фантазий в течение семи минут полового акта. Такова была структура и замысел «Семи минут».

Неожиданно Барретту стало интересно, знал Джадвей Джойса в последние годы его жизни в Париже или хотя бы встречался с ним? И читал ли Джадвей «Улисса», напечатанного издательством «Одиссей-пресс» в Париже в те годы? Несомненно, Джадвей читал «Улисса» или, по крайней мере, отрывок из двадцати пяти тысяч слов, немного печальный, немного счастливый и непристойный, но, по всеобщему мнению, блестящий внутренний монолог Молли Блум.

Описание этих семи минут джадвеевской Кэтлин было чем-то похоже на поток сознания джойсовской Молли Блум. Может, Джадвей позаимствовал идею у Джойса?

Любопытство заставило Барретта встать и босиком подойти к книжным полкам. Через несколько секунд он держал в руках «Улисса» и листал до тех пор, пока не нашел сцену с Молли в постели.

Начав читать, он как бы очутился в постели с Молли, которая думала о Блэйзе Бойлане, о молодом Стивене Дедуласе, о муже, Леопольде Блуме, о своих любовниках и мужчинах, с которыми хотела бы переспать в будущем или не смогла переспать в прошлом.

«…Надену лучшие панталоны нижнюю юбку и дам ему как следует на все посмотреть так чтобы у него встал пускай знает раз он сам этого хотел что его жену е… да и отъе… досыта как надо только не он пять или шесть раз подряд на простыне след от семени а я даже не стану трудиться выводить его утюгом это должно его убедить если не веришь пощупай мой живот или остается только чтоб я его заставила стать тут посреди и заправить того в меня тянет рассказать ему все до малейшей мелочи и заставить чтоб он сам себе сделал у меня на глазах он это заслужил его одна вина если я прелюбодейка…»[8]

И в самом конце — радостная Молли:

«…Когда я приколола в волосы розу как делают андалузские девушки или алую мне приколоть да и как он целовал меня под Мавританской стеной и я подумала не все ли равно он или другой и тогда сказала ему глазами чтобы он снова спросил да и тогда он спросил меня не хочу ли я да сказать да мой горный цветок и сначала я обвила его руками да и привлекла к себе так что он почувствовал мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да».

Барретт рассеянно вернул Молли Блум на полку и опять лег в постель. Сейчас его уверенность в том, что Кэтлин списана Джадвеем с Молли Блум, поколебалась. Так или иначе, сейчас это не имеет значения. Единственное, в чем он был совершенно уверен, так это в том, что Джадвей ничего не заимствовал у Джойса. Эта приятная мысль напомнила ему о джойсовском «потоке сознания с вечно меняющимися, как в калейдоскопе, впечатлениями», как определил его судья Булей; о джойсовских длинных предложениях без знаков препинания, о непонятном английском языке Джойса и сложных словах; о джойсовской поэзии, о любви к иронии. В джадвеевских «Семи минутах» он почти не обнаружил этих новшеств. И все же Джадвей взялся решить задачу не менее трудную, чем Джойс. Несмотря на то что вся книга представляет собой внутренний монолог, несмотря на то что временами в ней встречаются эффектные отрывки со свободной словесной ассоциацией, большая часть «Семи минут» относилась к вполне нормальным произведениям литературы: в книге были знаки препинания, строгий порядок слов в предложениях, хронологическая последовательность. Там, где Джойс хотел объяснить, что думает герой, и старался показать хаотические блуждания человеческой мысли, Джадвей хотел узнать, что думает читатель, который сам должен был анализировать мысли героя, и переводил и без того нечастую словесную эквилибристику на более понятный язык привычной речи.