— Сейчас про тебя говорят, принцесса. Мол, если тебя за Гранью зверюга слопает, то у нас с Наррабаном сроду миру не бывать. О чем, мол, Шенги думал, когда тебя в ученицы брал? Учитель ему говорит: мол, Светоч сам дал дозволение! А Лауруш ему: дозволение — это пока все хорошо. А стрясись беда, так поднимется грохот на полмира!

Нитха закусила губку, опустила взгляд, отяжелевший от отчаяния. А Нургидан вновь припал к карнизу, жадно вслушиваясь в беседу.

— Про тебя толкуют, белобрысый. Твое счастье, что не слышишь! Лауруш осерчал, даже кричит. Мол, такого срама Гильдия еще не знала. Он, мол, еще три года написал, чтоб Шенги дурью не маялся — все равно он, Лауруш, не позволит надеть гильдейский браслет на домашнюю скотину. А учитель ему: в пыль, мол, расшибусь, а парня выкуплю!

— Бавидаг не возьмет денег, — тоскливо выдохнул Дайру и дотронулся до ошейника.

Нургидан вновь нырнул вниз с грацией циркового акробата — но почти сразу резко выпрямился, едва не сорвавшись в чернеющие внизу заросли шиповника.

— Учитель рассказывает про меня… что я — оборотень…

Голос подрагивал от смятения, но гнева в нем не было. Ни Нургидан, ни его друзья не увидели в словах Шенги ничего недостойного. Ученик не может иметь тайн от учителя, Охотник — от Главы Гильдии.

На этот раз Нургидан совсем недолго слушал, какие речи ведутся внизу. Пружинисто вскинулся, опасно балансируя на узкой деревянной планке. Цыкнул на друзей: «А ну, брысь!», — подтянулся на руках на подоконнике и гибко перебросил тело в комнату. Зеленые глаза в свете свечи сверкнули подавленным бешенством.

— Гаси огонь! Ложимся спать! Прогулялись в столицу, двести демонов Хозяйке Зла под юбку!

Ни у кого не хватило жестокости спросить друга, что же сказал Лауруш о появлении в его доме волка-оборотня. Укладывались на соломенные матрасы в угрюмой тишине. Только добрая Нитха вздохнула за своей занавеской:

— Бедный учитель, досталось ему из-за нас…

* * *

Плохо было ученикам Шенги, но кое-кому в эту ночь было гораздо хуже…

Лежащий на куче соломы человек с окровавленной спиной коротко простонал и затих.

— Потерял сознание? — негромко возмутился дознаватель — низенький толстяк в буром камзоле. — Я же велел…

— Притворяется, — хмыкнул палач. — В обморок ему падать не с чего, я свою руку знаю.

— Ну, если притворяется, то уж больно хорошо, — с сомнением протянул толстяк. — Нам его разговорить надо, а не забить. Перестарался ты.

Палач был оскорблен до глубины души. Перестарался! Он же действовал кнутом! А тут он — виртуоз! Может ударом убить муху на спине человека — а на коже и ссадины не останется. Может бить раз за разом точно в одно место, углубляя и расширяя рану. Может с одного удара перебить позвоночник. Забил, ха! Ободрал малость, чтоб развязать язык!

Но спорить с дознавателем не стал. Сказал примирительно:

— Притворяется или нет, а сейчас живо в чувство придет. Морская вода — оно и для ран полезно, и встряхнет как следует…

Подхватив стоявшее в углу ведро, палач с размаху выплеснул соленую воду на истерзанную спину. Вопль огласил подвал. Толстяк брезгливо поморщился.

— Хвощ из Отребья, — спросил он, нагнувшись к пленнику, который диким взглядом обводил подвал, — ты же понимаешь, что это только начало? Если и дальше будешь запираться — возьмемся за тебя всерьез.

Хвощ молчал, тяжело дышал, безнадежно тянул время.

Любой контрабандист, вор или грабитель, работающий на Жабье Рыло (а в Аргосмире на него работали почти все преступники) знал, что рано или поздно может попасть в Допросные Подвалы. И тогда придется стиснуть зубы и терпеть. Откуси язык, но не брякни лишнего! «Ночной хозяин» своих не выдает. Либо даст кому надо на лапу и устроит верному слуге приговор полегче, либо обстряпает побег. А распустишь язык, начнешь закладывать подельников — тогда уж точно конец. Даже если за свою подлость и трусость выклянчишь послабление — все равно тебе не жить. У Жабьего Рыла руки длинные…

Но это ясно и понятно, когда ты гуляешь на воле. Тогда так славно пить за то, чтобы все стукачи подцепили проказу. И ловить на себе восхищенные взгляды девок и мелкого ворья. А как впрямь угодишь в Допросные Подвалы — тут уж все выглядит иначе.

Может, Жабье Рыло и карает доносчиков. Но это еще когда будет. А палач с кнутом — вот он, рядом… Да и так ли беспокоится воровской король о контрабандисте Хвоще? Небось не ест, не спит — все думает: жив там еще Хвощ или его уже забили насмерть?..

— Ну? — переспросил дознаватель. — Будешь говорить?

— Буду, — выдохнул пленник.

Палач отошел к стене, устало опустился на скамью, отложил кнут и прикрыл глаза. Он почти не вслушивался в сбивчивую исповедь Хвоща. Толстяк скрипел пером, постепенно мрачнея: хотя арестованный так и сыпал подробностями, но все они лишь подтверждали то, о чем сообщил королю Глава Подгорных Охотников. А новых ниточек нет…

Хвощ назвал дружка-исполнителя, это прекрасно, он будет схвачен… но вряд ли он много знает о главной фигуре в этом деле. О незнакомце в плаще с капюшоном, на которого работали Хвощ и Филин.

Но перо все же бегало по бумаге, фиксируя все подробности.

— А здание таможни зачем спалили? Вам и это было велено?

— Не было. Это Филин придумал. Мол, раз уж нам попала в руки такая штука, то как же не кинуть таможенникам подлянку? Говорят, Жабье Рыло на него за это сильно осерчал. Филина два дня назад за игрой в «радугу» ножом пырнули, так сразу слух прошел, что не просто игрока в драке порешили, а «ночной хозяин» ослушника наказал.

Дознаватель досадливо крякнул и бросил перо. Так Филин мертв?!

— А этот человек в плаще… неужели ты ничего не разглядел, никакой особой приметы? — Толстяк хотел говорить властно и грозно, но в голосе его проскользнули молящие нотки.

— Примета?! — горько выдохнул Хвощ, глядя снизу вверх на дознавателя. — Есть примета! Да еще какая! И сказать могу, да никто не поверит…

— Ну, почему же? Поверим. Говори.

Пленник, превозмогая боль, приподнялся на локтях и четко, ясно назвал особую примету, которая однажды случайно открылась его взору.

А потом посмотрел на дознавателя, разинувшего рот. На палача, потрясенно привставшего со скамьи. И хрипло расхохотался:

— Я же говорил — не поверите!

* * *

В это время в Издагмире, в покинутой хозяевами башне происходили странные события.

Входная дверь отворилась легко и бесшумно, словно и не была закрыта на большой висячий замок. Тут явно приложил руку либо опытный маг, либо матерый взломщик.

В трапезную вплыла свеча, озаряя стол, лавки, стены, обшитые досками и обтянутые войлоком. Освещала она и того, кто ее нес. Простоватое лицо, этакая физиономия деревенского дурачка под растрепанной копной соломенных волос. И фигура под стать роже — длинная, нескладная, облегченная в потрепанную холщовую рубаху и столь же неказистые штаны. Заурядный ворюга…