– Петр сказал, что у Вилкина отдыхали исключительно люди из Москвы, большие начальники, – добавил я.

Горностаев положил в кофе сахар.

– Ваня, я понятия не имею, где наши боссы расслабляются, но уверен: в Балуево, чистой воды тьмутаракань, они точно никогда не поедут. Хотя бы из-за того, что не захотят в сортир на улице бегать. Далее. Активируй батареи мозга: к провалившемуся агенту, которого совершенно точно разыскивают террористы, чтобы откусить ему голову, к мужику, которому сделали другой паспорт, регулярно прибывает верхушка веселой конторы? Да это то же самое, что повесить на дверях его сарая табличку: «Мотель принадлежит парню из ФСБ»! И обрати внимание на еще одну деталь. Ты хотел поговорить с Марией Алексеевной, попросил Печенькина устроить тебе встречу с ней, а сам поехал в Балуево. Погутарил с Гореловым, Петр затащил тебя в гости, угостил чаем с бальзамом из трав. Ты вернулся в гостиницу и свалился, подкошенный сном. Сколько времени прошло с момента вкушения напитка до твоей отключки?

Я быстро сделал в уме подсчеты.

– Полчаса или минут сорок, не больше. Я сильную сонливость ощутил, войдя в номер, но пришлось заняться… кое-какими бытовыми вопросами.

Тут я замолчал – не рассказывать же Гарику про щенка-безобразника.

– Гомеопатия действует медленнее, чем химия, – продолжал Горностаев, – но, думаю, Петр и не хотел, чтобы ты задрых у него дома. Тридцать минут – как раз тот срок, когда отвар травяной лабуды мог стукнуть человека по кумполу. Ты нахлебался бальзама и выбыл из жизни, а когда воскрес, времени на бла-бла с Белкиной не осталось, надо было спешить на поезд.

– Думаешь, мне подлили в чашку сонное зелье? – расстроился я.

– Возможно, – пожал плечами Игорь. – Хотя, может, и нет. Ты же устал после ночи в вагоне, провел целый день на ногах, вот и свалился. Но что-то мне подсказывает: разыграли первый вариант. Печенькин не хотел, чтобы столичный сыщик общался с воспитательницей детдома. Сам не догадываешься, почему? Вот мое мнение: тебе рассказали сценарий для боевика. На девяносто девять процентов это так. Но одна сотая сомнения есть, поэтому пошепчусь я с одним человеком, потом свяжусь с тобой. Извини, мне пора бежать.

– Сам спешу, – сконфуженно пробормотал я. – Премного благодарен за помощь.

Горностаев встал.

– Пока не за что, будет результат – тогда и станешь ножкой шаркать.

Мы вместе вышли из кафе, сели в свои машины и разъехались в разные стороны.

Я направился к Раисе Форткиной, которая, услышав по телефону, что с ней хотят поговорить об Ирине Вилкиной, моментально ответила:

– Если срочно, то жду вас в своем офисе.

– Чай, кофе? – засуетилась хозяйка кабинета, едва я опустился в кресло. – Коньяк? Виски?

– Лучше чай, – ответил я. – От спиртного вынужден отказаться – я на службе. Спасибо, что так оперативно нашли время для встречи.

Раиса поставила передо мной чашку и пошла к шкафу.

– Утром звонила Мария Алексеевна, рассказала, как вы ее выручили, фактически оплатив проезд в двухместном купе до Москвы, и попросила оказать вам содействие. Воспитательница мне как мать. Нет, неправильно. Мамаша меня била, морила голодом, меня от нее еле живой социальная служба забрала. А от Белкиной я получала любовь, заботу и ласку. Поэтому сейчас отвечу на все ваши вопросы, даже неудобные, совершенно честно. Вы помогли Марии Алексеевне, я выручу вас. Если, конечно, это будет в моих силах.

Я обрадовался и начал беседу.

– Вы дружили с Олей Светловой, Ирой Вилкиной и Майей Нечаевой?

Форткина водрузила на стол открытую коробку сдобного печенья, при одном взгляде на которое у меня заныла печень.

– Нет, я входила в другую компанию, банде «Ольга – Ирина» не удалось подчинить Раю Ермакову.

Я потянулся было к чашке и замер.

– Банде? Белкина хорошо характеризовала девочек. Оля отлично училась, Майя была очень талантлива, Ирина ни в учебе, ни в творчестве не преуспела, но вела себя достойно, гасила эмоциональные вспышки Светловой.

Раиса прищурилась.

– Мария Алексеевна – прекрасный человек и замечательный педагог, она честная, откровенная, никогда не делает гадостей, и поэтому ей в голову не приходит, что некоторые люди умеют ловко врать, притворяться и пакостничать с невинным выражением лица. С Ольгой и Иркой ребята предпочитали не ссориться, потому что они неведомым образом ухитрялись вызнать их секреты.

Я уточнил:

– Шантажировали воспитанников?

– Один раз Ольга ко мне подкатила внаглую, – кивнув, усмехнулась собеседница. – Подошла после полдника и велела: «Ну-ка принеси свое красное платье, хочу его поносить». Я, естественно, хамку куда подальше послала, ведь так об одолжении не просят. И я не люблю свои вещи другим давать, с детства брезгливая. Светлова услышала отказ и заорала: «Вот ты какая? Ну, смотри, если я не получу через час наряд, пойду к Марии Алексеевне, расскажу, как ты по ночам в кладовку бегаешь, шпилькой замок открываешь и варенье с конфетами воруешь. Огребешь люлей по полной. Думаешь, никто о твоих подвигах не знает? Ха! У меня везде глаза и уши». Как вам это?

Я молча ждал продолжения. Форткина скрестила на груди руки.

– Хоть я и была третьеклассницей, да скумекала: испугаюсь Светловой, она потом постоянно будет в моем шкафу рыться и требовать вещи в обмен на молчание. Поэтому я ответила: «А, пожалуйста, прямо сейчас беги. Смотри не упади! Подумаешь, варенье… Отругает меня Белкина и забудет. Я же расскажу, как ты платье за сохранение тайны требовала. Кому больше достанется? Мария Алексеевна подлецов не переносит». Ольгу натурально перекосило. Она ушла, но с того дня начала ко мне подлизываться, зазывала в свою комнату, предлагала дружить. Я жестко оборону держала, и в конце концов у нас установились лояльные отношения: Светлова меня не дергает, а я на ее противную морду внимания не обращаю. Но глаза-то у меня есть и голова на месте, поэтому скоро я поняла: у Ольги с Иркой в интернате не друзья, а прислужники, Светлова с Вилкиной кое-кого из ребят как рабов используют. Жила у нас Надя Решетова, здорово прически делала, ее все девочки просили волосы уложить. Но она не с каждой возилась и всегда за работу бакшиш требовала, ну, допустим, отдаешь ей свою булочку, которая к чаю положена, а Ольге и Ирине она через день замки на голове сооружала. Я понимала, что гадючки какую-то тайну Надьки вычислили и пользуются ею. С Майей так же получилось. Но это длинная история.

– Я никуда не тороплюсь, – заверил я, – излагайте.

– Боюсь, не скажу ничего приятного, – предупредила собеседница. – А почему вы Вилкиной и Светловой интересуетесь? Мария Алексеевна сказала, что вы из полиции. Но, если честно, не похожи вы на опера. Уж извините, хоть я и обещала Белкиной быть откровенной с вами, но она такая наивная, всем верит. Документы есть?