Мы поженились. Я окунулся в сверкающий, поразительный, безумный круговорот. Я попал в омут, и должно было пройти время, прежде чем я высвободился и стал способен нормально и здраво судить о том, что произошло:

— И что же тогда? — не удержалась Синтия.

— И тогда я понял, что потерял тебя. Питер смотрел перед собой ничего не видящим взглядом.

— Меня, незаметного английского парня, простодушного, немного наивного… Как ни странно, именно эти черты и привлекли ее во мне.

— Почему ты изображаешь себя в таком уничижительном свете? — резко спросила Синтия.

— Но именно таким я и был! — возразил Питер. — Что мог я предложить такой роскошной женщине, которая имела все на свете?

Синтия промолчала, и Питер снова заговорил. В голосе его слышалась странная грусть.

— Ты была так далеко, Синтия, а Луиза — рядом, живая, настоящая, и я был ей нужен.

— И мне ты был нужен, — прошептала Синтия, но он не расслышал ее.

— Я вчера весь вечер притворялся, — сказал Питер. — Я испытал страх, испугался за себя, когда тебя увидел. Ничего не оставалось, как притвориться, будто мне все разно, будто я встретил старую знакомую, но в душе я понимал — надо смотреть правде в глаза, жестокой правде.

— И в чем же она заключается? — поинтересовалась Синтия.

— Что я люблю тебя. Любил и буду любить всегда.

— А как же Луиза?

Питер беспокойно задвигался.

— Да, конечно, Луиза… — На лице Питера мелькнула угрюмая усмешка. — Придется сказать тебе правду. После твоего ухода я вчера здорово напился, и, когда мы легли, Луиза устроила мне сцену. Упреки за то, что я все еще тебя люблю. Я не могу спорить с ней, когда она затевает скандал, а она не успокоилась до самого утра. Она еще спит, потому я и улизнул сюда повидаться с тобой.

Синтия высвободила руки, поднялась и подошла к окну. Она представила себе, как Питер, крадучись, стараясь не разбудить жену, выбирается из дома. Вид у него сконфуженный — он боится, да, боится своей супруги! Он, несомненно, говорит правду, и что-то в ее душе откликнулось на его горестные слова, страдальческие нотки в голосе.

Это был уже совсем не тот человек, которого она знала и любила. Не тот Питер, чья жизнь была радостной и интересной. И сам он был счастливый, любящий, юный. Защитник, а не тот, кого надо защищать, вожак, а не смиренно плетущийся следом.

— Мне жаль тебя, Питер, — прошептала она.

Он подхватил:

— Я знал, ты пожалеешь меня, Синти. Я так запутался! Что мне делать? Скажи, помоги!

— Ничем не могу помочь, Питер. Ждать помощи ты можешь лишь от самого себя.

— Что же мне делать? — спрашивал он. — Знала бы ты, что я вчера испытал, увидев тебя снова в «Березах», совершенно такую же, как раньше, прелестную, прежнюю…

— Послушай, Питер, — перебила его Синтия. — В чем ты пытаешься меня убедить? Что любишь меня по-прежнему, хочешь вернуться и жить со мной? Но где? Пойми, все изменилось. «Березы» проданы, денег нет, а наши юные дни давно канули в прошлое. И я стала старше! Ты все еще стремишься к этой жизни? Когда-то ты мечтал о ней, но легко от нее отказался, повстречав Луизу. Думаю, тебя и сейчас надолго не хватит.

Питеру не просто было принять вызов. Он медленно, не глядя на Синтию, поднялся и подошел к ней.

— Хоть все так изменилось и многого уже никогда не вернуть, но ты нужна мне, Синти… Я люблю тебя!

— Ты в этом уверен? — спросила она. — А может, ты просто видишь во мне притягательный образ — «девушка, которую я бросил»?

— Синти! Я прошу о помощи! Он крепко сжал ей руки.

— Помоги мне! Умоляю, помоги!

— Как? Ты хочешь бросить Луизу?

— Бедная Луиза! Она дала мне столько счастья, мы так ладно жили. Да, Синтия, я говорю это тебе со всей искренностью — мы были счастливы.

— Прости, Питер, но я не понимаю тебя. Ты хочешь обрести новое счастье, не жертвуя старым, как я тебя поняла, но в жизни так не бывает.

Питер сел на подоконник.

— Синтия, я сделал глупость. Надо было остаться, жениться на тебе, мы были бы счастливы, бесконечно счастливы! А теперь я муж очень богатой дамы. Устраиваю приемы за ее счет. Играю в поло на ее лошадях, катаюсь на ее яхте. Играю в рулетку — ведь она, не скупясь, тратит на меня деньги. Здесь, в Англии, есть понятие «содержанка». В Америке я чувствую себя «мужчиной на содержании». Тебе понятно, о чем я говорю?

Да, Питер, — отозвалась Синтия, — но ты подумал о другом возможном ходе событий? Нам пришлось бы продать «Березы», тебе работать, Питер, трудиться! Легкой жизни тебе здесь не видать: одни бесконечные тревоги, заботы о самом необходимом, и так всю жизнь — тяжкий труд, борьба за существование.

— Думаешь, меня бы это угнетало, будь рядом ты? — спросил Питер просто. — Если бы мы вместе трудились и боролись?

Синтия вздохнула.

— Интересно, Питер, действительно ли ты жалеешь об этой жизни — жизни в «Березах»?

— Да, Синтия, жалею! Ты должна мне поверить, должна понять! Я совершил в жизни страшную ошибку, не сумел отличить истинного от ложного, погнался за химерой. И лишь теперь осознал, что натворил.

— И как ты предполагаешь поступить? — задумчиво спросила Синтия.

Питер встал и, не говоря ни слова, обнял ее. Она не противилась, и он крепко сжал ее в объятиях.

Осторожно и бережно он приподнял пальцем ей подбородок. Их губы встретились. Они надолго застыли в поцелуе. Затем Синтия чуть отстранилась.

— Синтия! Я люблю тебя! О Синти, я так тебя люблю! — Голос был хриплый и настойчивый. — Ты всегда была моей! Какой я дурак — потерял тебя, упустил!

Он снова наклонился к ней и стал покрывать жадными поцелуями глаза, лицо, шею.

— Нет, Питер, не надо!

Она оттолкнула его, часто дыша, охваченная внезапным страхом, но с Питером было не справиться.

— Я хочу тебя, Синтия… Как я тебя хочу! Ты всегда была моей, всегда любила меня, сама знаешь! Не отказывай мне сейчас, ты так мне нужна!

— Пусти меня, Питер, пусти!

Она с силой высвободилась из его объятий.

Она бросилась от него прочь и, отбежав на почтительное расстояние, остановилась, тяжело дыша, обхватив себя руками, словно защищаясь. В ее широко раскрытых глазах появилось чуть презрительное выражение.

Он тоже тяжело дышал, глаза сверкали, руки снова тянулись к ней.

— Подожди, Питер, я хочу тебя кое о чем спросить.

— К чему разговоры, Синтия? Я хочу целовать тебя, — сказал он глухо.

— Питер, ты сказал, что любишь меня, и теперь, из-за вновь вспыхнувшего чувства, ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей?