Логинов подозвал ее и спросил, так, чтобы не услышал стоящий неподалеку Сергей:

– А это что за мужик? Дачник, что ли?

– Это мой любовник, – ответила она уставшим голосом.

– Я же не шучу… Или он знал Оленину?

– Он никого не знал. Просто живет рядом. Я позвала его, когда поняла, что Борисов мертв, а дачу подожгли. Только огонь не успел разгореться. Сыро, поэтому все обошлось. Вот этот, как ты говоришь, мужик и помог мне вытащить тело в кусты. Все, Логинов, кончай допрос. Мне надо домой. А этому мужчине – в город. Ты можешь выделить одну из ваших машин? Моей-то теперь нет.

Логинов посмотрел на нее с сочувствием:

– Конечно, подойди к Арнольду, пусть он отвезет вас в город.

– Хотя подожди, – Наталия вдруг оживилась и быстрым шагом направилась в глубь сада, – я сейчас…

Она вбежала в летнюю кухню, сорвала с четырех пианино какие-то заплесневелые тряпки и внимательно осмотрела каждый сантиметр инкрустаций, сняла крышку одного из инструментов, и уже через четверть часа ей было все ясно. Оставалось одно: найти пианино. Пианино господина Штраубе…

– Ты волнуешься? – Они стояли перед дверью в квартиру Наталии. – Мне уйти или остаться? – спросила она.

– Нет, не уходи. Пусть знает, что у меня нет от тебя тайн…

Валентина открыла им дверь. Ее лицо сияло.

– А я с завтрашнего дня буду брать уроки вокала у Жигановой, это лучший преподаватель в городе, и еще буду учить французский… Ко мне же вчера приходили…

– Валя, вот этот человек хочет с тобой поговорить.

– Здравствуй. – Сергей взял ее за руку. – Ты меня еще не знаешь.

Валентина выдернула руку и отпрянула от него:

– Я узнала вас. Это вы, вы звонили мне по ночам. Что вам от меня нужно?

– Все. Мне нужна прежде всего ты.

Валентина повернулась, ища поддержки у Наталии, но та лишь смотрела на них широко раскрытыми глазами и молчала. Но потом поняла, что Сергей не справится, и сказала:

– Валя, это твой отец. Валентин Сергеевич Жуков.

Валентина молча смотрела на стоящего перед ней мужчину. Она никогда не знала своего отца и не могла поверить в его чудесное воскрешение:

– Но ведь он… погиб.

– Я не погиб. А выжил и уже шесть лет живу здесь. Мне пришлось перенести несколько операций, которые слегка изменили мою внешность, но ты можешь рассмотреть меня, если подойдешь поближе…

– Почему же тогда вы скрывались? Почему не встретились с Сергеем Ивановичем?

– Я звонил ему, хотел встретиться, но не мог… Это трудно объяснить. Мне иногда казалось, что я не Жуков, а Иванов Сергей. У меня документы на Иванова… В Евпатории у меня есть родственники, они-то и помогли мне достать паспорт. Все сразу в двух словах не объяснишь.

– А как вы нашли меня? Через Наташу?

– Нет. Я приехал сюда, чтобы найти людей, которые отправили на тот свет мою жену и дочь, пришел к Саре, знакомой Наталии, которая и посоветовала мне обратиться к ней за помощью. И совершенно случайно зашел в ресторан. Хотя, наверное, не случайно. Я услышал твое пение и не мог не зайти. Ведь ты поешь, как Лена, и к тому же очень на нее похожа. И тогда я стал приходить и слушать тебя. Пока не понял, что ты моя дочь.

Наталия незаметно выскользнула из квартиры. Теперь она им была не нужна. Остановив такси, она назвала адрес Елизаветы Максимовны Бланш. Перед смертью Борисов сказал: «Я продал его дуре…» Не дуре, а Доре, вот почему в тот день, когда Наталия впервые встретилась с Олениной, к ее дому шла Дора. Потому что у Олениной была договоренность о встрече. И это именно Дора договаривалась с ней по телефону насчет пианино. Значит, инструмент должен был быть у ее матери, Бланш. Она поднялась и позвонила. Елизавета Максимовна открыла дверь и, увидев ее, всплеснула руками:

– Наташенька! Наталия Валерьевна, проходите. Какими судьбами?

– У меня к вам разговор.

– Знаю-знаю, мне Дора про вас рассказывала. Вы решили вернуться в школу, что ж, я очень рада. И ваши ученики, уверена, тоже будут рады. Вы посидите минутку в гостиной, а я быстренько сбегаю к почтальонше, она мне оставила пенсию, хорошо?

Она убежала, несмотря на свои преклонные годы, а Наталия, оставшись одна, подошла к старенькому немецкому пианино. Дотронулась до него, как до призрака. У нее было минут десять-пятнадцать от силы. Она быстро сняла с инструмента все вазы и безделушки, подняла крышку и увидела то, что хотела: ряд инкрустированных маленьких квадратиков в передней панели инструмента. Чтобы поддеть их, она взяла лежавшие неподалеку маникюрные ножнички. Первый квадрат поддался сразу, и Наталия вытащила длинный миниатюрный ящичек; затем, правда уже с некоторым усилием, вынула еще один, и так – все семь. В них, как в желобках, лежали черные бархатные ленты. Наталия быстро сунула их в карман плаща и едва успела вернуть на место ящички, закрыть инструмент и поставить вазы и безделушки, как вернулась Бланш.

Наталия уже не помнила, о чем они с ней говорили. Кажется, она пообещала вернуться на работу.

Но, оказавшись на улице, она зашла в первое попавшееся кафе, заказала кофе и, усевшись за дальний столик, достала одну из черных бархатных лент. Развязав тончайшую завязку, она высыпала из образовавшейся узкой полости внутри ленты несколько сверкающих прозрачных камушков разных размеров. Бриллианты. В шести лентах были бриллианты, а в седьмой крупные изумруды. Теперь понятно, чем занимался на службе у Гиммлера господин Штраубе. И когда понял, что война проиграна, спрятал драгоценности в пианино. Нанял краснодеревщика, который мастерски изготовил футляры… А сын краснодеревщика продал эту тайну Оленину. Только как узнал краснодеревщик, что пианино увез именно Жуков? Может, сам помогал грузить – тогда, в далеком 1945-м, – с тем чтобы когда-нибудь приехать в Россию, найти этого русского генерала и взять сокровища. Она не понимала лишь одного: зачем было убивать стольких людей?

Наталия задала себе этот вопрос еще раз, и последний, когда встретилась с Логиновым дома за ужином. Она знала, что никому и никогда не расскажет о бриллиантах и изумрудах, и поэтому чувствовала себя перед Игорем немного виноватой.

– А ты не хочешь поступить в юридический? – спросил Логинов, доставая из дипломата бутылку «Кампари» и большую плитку шоколада. – Это тебе от нас с Сапрыкиным и Манджиняном…

– Нет. Я, пожалуй, вернусь в школу. Хватит бездельничать.

– Наконец-то!

В это время зазвонил телефон, и Наталия взяла трубку.

– Наверное, твоя протеже. Она что, к нам больше не вернется? – Логинов имел в виду Валентину, которая еще днем с вещами переехала домой. Про то, что нашелся ее отец, он так никогда и не узнает.

Но Наталия уже не слышала его. У нее в ушах звучал совсем другой голос, от которого жаркая волна пробежала по телу. И она откликнулась: