Следующей картой Миша сдал Брусникину семерку. «Брать или не брать?» — прикинул Никита. Восемнадцать — неплохо. Но Кумачев на сдаче. С моим везением он точно меньше не наберет. А равное число — в пользу банкующего. Итак, на сцене Герман. По логике должна дама подойти. Все, что старше дамы, — перебор.

Дама действительно подошла. Это была Дарья Безродная, исполнявшая в пьесе роль княжны Мери.

— Привет, мальчики! — бодро обратилась она к игрокам. — Ну, что у нас происходит?!

Миша с Брусникиным переглянулись. Жизнерадостная красавица Дарья была, пожалуй, единственной в «Квадрате» звездой, не обогревшей своим теплом ни одного из ловеласов. Клинья под нее подбивались, ухаживания ею принимались, но далее следовало полное «динамо». Будучи еще студенткой Щукинского училища, Дарья вышла замуж за кандидата филологических наук некоего Александра Угарова. Ни Миша, ни Брусникин его в жизни не видели, да и вообще никто из труппы с ним ни разу не встречался. Муж Дарьи манкировал театром «Квадрат», как и собственно игрой своей юной супруги.

«Кто бы он ни был, тут я с ним солидарен, — пришел Брусникин к выводу. — Но, верно, он красавец и, верно, умница, ежели эта вертихвостка пренебрегает уроками моего мастерства».

— У нас день рождения. — Миша выжидающе поглядел на Брусникина.

— Еще, — сказал Никита и, получив карту, осторожно приоткрыл ее. Вышла дама треф.

— У обоих в один день? — рассмеялась Дарья.

— Очко, — Никита предъявил свои карты.

— Но я родился раньше, — вздохнул Кумачев.

— Не расстраивайся, — утешил его Брусникин. — Я раньше умру.

Игра на сцене, между тем, не клеилась. Сергей, сбитый с толку агрессивным интеллектом Васюка, изображал «умирающего вампира».

— Больше высокомерия! — подавал рекомендации постановщик. — Больше вызова!

— При чем тут вообще вампир, Герман Романович? — Метеоров попытался прийти на выручку молодому коллеге.

— «Есть минуты, когда я понимаю Вампира»! — надменно произнес, разворачиваясь к нему, Васюк.

— Как вы сказали? — Метеоров откинул крышку пистолетного ящика. — Погодите. Я запишу.

— Это слова Печорина. — Васюк презрительно фыркнул. — Читайте предисловия, Метеоров. Предисловия читайте. Они того стоят. «Если вы верили в существование Мельмонта и вампира, и других — отчего вы не верите в действительность Печорина»?!

— Я верю! — поспешил убедить его Зачесов.

«Кто б сомневался, — зло подумал Никита, наблюдая за ходом репетиции. — Ты во все поверишь, лишь бы Герману угодить. А я? Во что теперь я готов поверить? Впору и мне обратиться за помощью к высшим инстанциям. Господи, укрепи меня и направь. Прости мне долги, как я прощаю своим должникам. И не введи меня во искушение, Господи».

— В образе Печорина… — Васюк благосклонно улыбнулся Зачесову. — Кстати, вам идет это платье… В вашем, Сереженька, образе закодировано демоническое начало автора. И это начало предвосхищает его закономерный конец. Единственно возможную развязку.

— Пошел за «Аистом». — Предупредив своего секунданта, Кумачев растворился в темноте.

— Сегодня ночью я много думал… — Заложив руки за спину, Васюк опять забегал по сцене.

— Надо же, — иронически отозвался Никита. — Экое совпадение.

— А я сегодня ночью с Угаровым… — начала Дарья, подводя помадой губы.

— Молчи, — прервал ее тут же Брусникин. — Когда играют трубы, нежные скрипки молчат.

— Ведь кто таков этот Грушницкий? — Васюк бросил рассеянный взгляд в направлении кулис. — Грушницкий, по сути, не кто другой, как подлец Мартынов. Убийца гения. Где он?

— В туалете. — Никита, чиркнув спичкой, закурил. — У него свидание.

— Сколько раз я просил не курить в храме?! — вскричал, моментально багровея, Васюк.

Брусникин поспешно разогнал перед собой дым и загасил, плюнув на палец, окурок.

— Безродная! — заметил новую жертву Герман Романович. — Почему вы до сих пор не одеты?!

— Как это я не одета? — Дарья ошеломленно посмотрела сперва на Брусникина, затем — на себя.

— Где ваши розовые фестоны? Где парик? Вы что — в магазине?

Княжна Мери в джинсах и соблазнительной блузке с широким декольте, не ожидая продолжения, отправилась переодеваться.

— Ну хорошо. — Режиссер вернулся к своим полночным размышлениям. — Так вот… Вы можете себе представить, что солнце не взошло над пустыней? Или что подлец Мартынов промахнулся?

— Я, Герман Романович, конечно, — забормотал Сергей. — Само собой такое вообще…

— И правильно! — похвалил его Васюк. — Это — абсурд! Мало того — это противоречит здравому смыслу!

«Я сам еще недавно упивался такими сентенциями!» — хмыкнул Брусникин.

— Ведь кто такой Мартынов?

— Согласно официальной версии… — снова попробовал вмешаться Метеоров, но был беспощадно перебит.

— Так же, как и Грушницкий, он всего лишь слепое орудие в руках Провидения! — Васюк наградил ветерана свирепым взглядом. — Перестаньте жевать, Метеоров! Старый артист, а черт знает что! Вы можете представить, что Провидение промахнулось?

— Не можем! — убежденно и твердо ответил Сергей за весь коллектив.

— Поэтому в сцене дуэли, — продолжил Васюк, — в сцене, точнее, перед дуэлью вы должны… Словом, вот новый текст финала.

Он быстро сбежал со сцены по ступенькам и вернулся, шурша исписанными от руки листами.

— Но Герман Романович… — Вчитываясь в режиссерскую трактовку, Зачесов обомлел. — Ведь у Лермонтова…

— Так! Все! Репетируем! — Васюк уже занял свое кресло душеприказчика. — Хватит прохлаждаться! Доктор! Прошу вас! Обедать будем в антракте!

Метеоров стряхнул с сюртука крошки доеденного бутерброда и убрал оберточную бумагу в пистолетный футляр.

— Написали ль вы завещание? — отирая губы, начал он свою роль с прерванного места.

— И да, и… нет?! — удивленный Печорин, скорее, адресовал свою реплику режиссеру.

— То есть?! — поперхнувшись, доктор Вернер глянул на него поверх очков.

— Я оставил в комнате свой дневник, — отрывисто и нервно прочитал с листа Печорин. — Там — все. Поступите с ним как желаете.

Доктор, в отличие от Максим Максимыча из повести «Тамань», еще не зная, что ему делать с дневником Печорина, призадумался.

«Буду говорить свой текст, — решил Метеоров-Вернер, — а с Васюком пусть разбирается театральная общественность».

— Неужели у вас не осталось друзей, которым вы хотели бы послать свое последнее прости?

Печорин покосился на драгунского капитана. Лицо того осталось безучастным.

«Я тебя простил, старик, — подумал Никита. — Но не надейся, что я брошусь к тебе в объятия. Чтоб секундант Грушницкого обнимался с Печориным? Такое даже Васюка способно шокировать».