– Представления не имею, Лала, о чём ты, – признался Рун несколько озадаченно. – Я и бранного слова-то за всю жизнь ни одного не сказал. Может хоть в общих чертах откроешь мне, о чём я вёл речь?

– Ну… о жертвах. Много. О моей красе. Причём лицом ты не ограничился, Рун. О том, как платьице хотел бы с меня сорвать. Ну и так далее.

– Ничего себе! – только и смог произнести Рун. – Даже платье сорвать хотел?

– Ты не просто хотел, Рун. Ты и попытался, – вздохнула Лала.

– И попытался? – на лице Руна отобразилась полная растерянность. – Но не сорвал?

– Не успел.

– Обидел я тебя, Лала? – упавшим голосом спросил он.

– Не успел, Рун, – по-доброму ответила Лала.

– А что произошло? Как это всё прекратилось? Действие зелья закончилось?

– Нет, милый. Я к тебе спустилась. В конце концов. Я, Рун, понадеялась на мою защитную магию. Решила, спущусь, ты схватишь меня, я испугаюсь, тут она и исцелит тебя сама. Так и вышло.

– Не очень-то разумно это было, Лала, – заметил Рун с сожалением. – Рискованно. Чрезмерно. А что если бы не сработало?

– Тогда бы ты меня погубил, Рун. Но ты бы пропал, если бы я тебя не исцелила. Видел бы ты себя.

Они помолчали немного, слушая шелест ветра в листве.

– Значит, ты прикасалась ко мне влюблённому? – задумчиво осведомился Рун. – И что там с могуществом? Что-то успела получить? Не зря хоть было-то?

– Ах, Рун, – посмотрела на него Лала грустно. – Я к тебе прикасалась, да. Но в тебе в этот момент вообще не было магии. Ни капельки.

– Как так? – непонимающе молвил он. – Ведь сработало же зелье.

– Сработало. Но это ненастоящая любовь. Значит такая любовь не порождает магии. Теперь мы это знаем.

– Довольно странная любовь, сказать по правде, это была. Раз заставляла меня хотеть тебя обидеть.

– Много зельица ты принял, мой хороший, – поделилась мыслью Лала. – Ну и, подозреваю, магия моя тоже очень усилила его. Это страсть в тебе разожгло неутолимую. Ты так хотел мной обладать, что я сама и мои чувства стали тебе не важны. Может быть приворот порождает именно страсть, Рун, а не любовь. Мы называем любовью разное. Очень много разного всего. Сделал бы ты пару глотков, глядишь, был бы просто пылким, девицам нравятся такие кавалеры. Если сама влюблена, любую это устроило бы. Приняла бы за влюблённость точно. Но мне это не подходит. Потому что мне нужно могущество, а пыл страсти его не порождает. Порождают трепетные чувства сердечные. Когда готов на самоотречение, на самопожертвование ради счастья любимой. Вот настоящая любовь.

– А что если дело в конкретной ведунье? – предположил Рун. – Наша сделала страстное приворотное зелье, а другая может умеет трепетный приворот творить.

– Может и так, Рун, – ответила Лала. – Но экспериментировать с зельями мы боле не станем. Это было страшно. Это было самое страшное, Рун, из всего, что со мной случалось когда-либо. Ни злые люди, ни летающий кабанчик с этим и близко не сравнятся.

– Как пожелаешь, солнышко моё, – кивнул он.

Из кустов появилась кошка. Постояла на отдалении, неуверенно взирая на них, и юркнула за избу.

– Вон и кису ты напугал даже, Рун, не идёт к нам, – улыбнулась Лала.

– Похоже на то, – согласился он. – Но всё же она не удирает от меня стремглав, как кабанчик от некоторых.

Лала рассмеялась негромко.

– Эх, что-то не везёт нам последнее время, малышка, – посетовал Рун. – То злые люди, то полёты на свинье, теперь вот страстный приворот. И каждый раз прям приходить в себя необходимо, так худо.

– За полосами неудач обычно следуют удачи, милый, – заметила Лала. – Надеюсь, озерце и станет таковой удачею для нас. Скорей бы уж туда попасть.

– Можно ещё пройти сколько-то сегодня. До вечера. Но сил нет что-то даже встать, – пожаловался Рун.

– У меня тоже нету сил, – расслабленно сообщила Лала. – Давай ещё полежим немножко, заинька.

***

Утро следующего дня выдалось очень тёплым. От тепла и от объятий Лала совсем разомлела, Рун открыл глаза, она ещё спит, а личико довольное-довольное, так и излучает радость бытия. Ну как тут не залюбоваться. Было совсем уже светло, даже поздновато по деревенским меркам, заря давно отыграла, небо ярко голубело. Вокруг как всегда стоял журчащий переливчатый щебет лесных пичуг, пахло свежестью, красивая бабочка летала невдалеке. Вчера они всё же сумели немного уйти от избушки. Поужинали в ней, сварив похлёбку в камине, и ушли. Рун считал, так будет лучше – и для безопасности, и для приличий, а то вернётся та же Анта, а тут ночные объятья. Никто не поймёт, никому не объяснишь. Никто ведь не знает, что Лала фея объятий. Да и узнает если, это не так-то просто постичь умом, всё равно будут думать плохо.

– Проснулся, суженый мой? – всё с тем же довольным личиком сонно произнесла Лала.

– Опять я тебя разбудил, да что же это такое, – посетовал он с ласковой улыбкой.

– Уж так сердечко у тебя трепещет, как ты меня с утра увидишь, – не открывая глазки, с тёплой иронией поведала Лала. – Оно и будит. Но это приятно, Рун. Так мило.

Она чуть потянулась сладко, устраиваясь поудобнее.

– Ну такой ты уютный. Мой медвежонок, – её голосок был переполнен приязнью и светлым невинным счастьем.

– Вот я уж и медвежонком стал, – развеселился Рун. – Столь же мохнатенький и косолапенький?

– Медвежатки милые, – разулыбалась Лала.

– Не сомневаюсь, – буркнул он с юмором. – Надо тебе тоже новое ласковое имя придумать. Такое же. Моя… э…э…

Он задумался.

– Ну же, ну! – стала подбадривать его Лала.

– Уточка, – сказал он наконец с комически нарочитой нежностью.

– Уточки милые, – порадовалась Лала. – Ходят, с бочка на бочок переваливаясь, крякают. Очень милые.

– Да у тебя все милые, – рассмеялся Рун.

Она открыла глазки, с приветливым очарованием уставившись него:

– Тебе, Рун, не нравится быть медвежонком?

– Ну… в принципе… пойдёт, – добродушно пожал он плечами. – Но всё же хотелось бы что-то… менее косматое.

– Придумай что-то лучше уточки, тогда исправлю медвежонка, – лукаво пообещала Лала.

– Хм, – Рун призадумался. – Моя… совушка, – снова с деланными безмерно нежными интонациями проговорил он.

– Совушки милые, – улыбнулась Лала. – Но всё же я не настолько пучеглазенькая.

– Крысочка, – усмехнулся Рун.

– Ну нет, Рун, не хочу быть крысочкой, – смеясь, с мягким упрёком возразила Лала.

– Змеюшка.

– Ну Рун! – голосок её зазвучал полушутливым возмущением.

– Моя… лебёдушка, – промолвил Рун, теперь уже искренне нежно.

– Ой, как красиво! – восхитилась Лала. – Спасибо, любимый! Это очень красиво. Тогда ты будешь… мой смелый лев.

Тон её тоже утратил всякий намёк на шуточность, наполнившись особенно ласковыми нотками.