Надо срочно признаться во всем Антону. Но как? Сестра купается в старой-новой любви и не собирается брать на себя роль дипломата. Вообще, похоже, Леля страстно желает одного: поскорее забыть недавний роман с Антоном, чтобы совесть, эта незваная гостья в белых одеждах, не навещала ее с регулярностью палатного доктора и не делала уколы в область сердца. Ольга Рябинина теперь хотела начать жизнь с белого листа, будто короткой, как обморок, летней любви и вовсе не было. А Лиза, напротив, вспоминала Антона каждую минуту. Она поняла, что не сможет быть счастливой, если во всем ему не признается. Ложь не спасет, даже если Федор все героически возьмет на себя. Да Антон и не поверит ему. А может, он и сам уже обо всем догадался? И теперь считает ее не только подлой, но и трусливой. Ладно, будь что будет. И Лиза, встав в небольшую очередь возле киоска с мясом, послала Антону эсэмэску:

«Прости, это я все подстроила с фоткой. Лиза».

— Девушка, что вам? — второй раз повторила продавщица, но мысли Лизы витали где-то далеко-далеко. Хитрый Тошка заволновался, что его могут обнести мясными деликатесами, и, заскулив, отчаянно завилял обрубком хвоста. Торговка догадалась: — А, наверное, что-нибудь недорогое для собачки?

Лиза благодарно кивнула.

— Да не убивайся ты так из-за этих мужиков, дочка, — сочувственно сказала продавщица с милым, полным, по-рязански курносым лицом. — Будь моя воля, я бы всех этих гадов… — И добрая женщина вонзила огромный нож в кусок мяса.

— А почему вы решили, что из-за мужиков? — Лиза подняла на женщину зеленые глаза, в которых стояли слезы.

— А то! Будто не вижу, — загадочно пояснила торговка. И продолжила еще таинственнее: — Только зря ты это, дочка. В газетах пишут, что наступила эра амазонок. Так что проживем и без них. Без алкашей этих. — И торговка отрезала огромным ножом кусок говядины.

У Лизы звякнул мобильник. Она вздрогнула и чуть не уронила его в грязь. Пришла эсэмэска от Антона:

«Бог простит, а я давно простил».

И все. Ни вопросов о Леле, ни обвинений в адрес Лизы. Лучше бы позвонил, накричал на нее, чем так вот.

— Эх, все мы, бабы, дуры, — философски подытожила торговка, когда Лиза присела на корточки и спрятала расстроенное лицо в жесткую шерстку Тошки.

После ночного разговора с Кшиштофом Агнешку охватила предстартовая лихорадка. Она моталась по дорогим магазинам, скупая наряды для путешествия и неожиданно пьянея от шопинга, который давно уже не приносил радости. С недавних пор покупка шмоток вдруг стала мощным антидепрессантом. Агнешка давно уже не вылезала из купальников и шорт с маечками, а тут — новый имидж богатой путешественницы. Да и климат другого полушария обязывает. Скромный дорожный брючный костюм цвета горького шоколада. К нему — чемодан, сумочка и летняя шляпка, все цвета пьяной вишни. Строгая дорожная блузка цвета топленого молока в коричневую клетку. Нарядная кружевная кремовая блузка. Ну и пара юбок — короткая, чуть выше колена, вишневая, и длинная, до пола, черная. Да, еще темно-синее вечернее платье с открытой спиной для посещения Большого театра. Разумеется, туфли, сумочки и украшения к каждому туалету. В общем, совсем немного. Агнешка и про Мрожека не забыла: для него был куплен новый ошейник со стразами и джинсовый дорожный костюмчик. Она выправила для песика ветеринарные справки и запаслась элитным кормом. На прощание Агнешка пообщалась с дамами из местного бомонда.

— Ах, как все надоело, дорогая, пора, наконец, проветриться, — щебетала она на прощальной вечеринке, которая проходила на лужайке возле бассейна. Для этого случая было закуплено восхитительное золотое вечернее платье с обнаженной спиной. — Знаете, муж так утомил меня своими бесконечными звонками. Скучает, ревнует, беспокоится… Ну, так и быть, слетаю к нему на свидание на пару дней. Куда? В Сингапур? В Кейптаун? Да нет, что вы, дорогая! Дальше. Гораздо дальше. Ни за что не догадаетесь. В Москву!

Тут все ахали и хором удивлялись:

— В Москву? Но это же безумие! И вы твердо решили, милая Агни? Одумайтесь, пока не поздно! Нет? Да вы просто авантюристка, леди! Больше суток полета! И вообще, риск огромен. Там иностранцев убивают за валюту прямо на Красной площади.

Но Агнешка, наконец почувствовав себя в центре внимания, бодрилась, загадочно улыбалась и медленно потягивала коньяк из пузатого фужера. А Мрожек, возомнив себя настоящим секьюрити международного уровня, старательно охранял неприкосновенность хозяйки. Песик сидел у нее на коленях и с удовольствием слизывал капли коньяка, вязко стекающие с фужера. Что ж, от гонорара еще ни один телохранитель не отказывался…

Все это было замечательно, однако Агнешка все чаще задумывалась: а что потом? Ну, встретятся они с Кшиштофом в Москве, может, даже переспят, как в былые времена. А дальше? Захочет ли он жить с ней в Австралии? И самое главное, захочет ли она жить с ним? Готова ли она променять свободу светской львицы на жизнь обычной семейной женщины, пусть даже очень богатой? А если быть честной с самой собой, на жизнь жены Кшиштофа? Мириться со всеми его комплексами, переживаниями и краткими секундами славы. Придется говорить с господином великим дирижером только о нем, утешать, радоваться его редким успехам. А свои интересы, увлечения и развлечения задвинуть подальше. Готова ли она к этому?

— Вот это вряд ли, — честно призналась Агнешка вслух самой себе.

И Мрожек в ответ звонко тявкнул и одобрительно кивнул мудрой бородатой мордой.

У Антона звякнул мобильник.

— Пришла эсэмэска от Лизы, — сообщил он равнодушно.

— Лучше поздно, чем никогда, — проворчала Ленка.

— Я же сказал: это уже не имеет значения. Давай сменим тему.

— А что имеет значение? — ехидно спросила Ленка, рванув на зеленый с места в карьер.

— Ты, — просто ответил Антон.

— Слушай, не шути так, а то щаз как врежусь во что-нибудь! — заорала Ленка. Ее широко открытые кошачьи глаза смотрели на Антона с нескрываемым удивлением.

— Следи за дорогой, — мягко попросил спутник. И продолжил каким-то новым, серьезным голосом: — Я не шучу, я очень хочу тебя сейчас, Кузнечик.

— Ну, блин, прямо «Дом два» в прямом эфире. Или «Дикая орхидея». Вот сейчас брошу руль и точно врежусь! — хмыкнула Ленка. — Тогда мы умрем в один день. Ты потерпеть-то можешь или как? Мне надо кое-что тебе сообщить. Только давай выберем для этого более подходящие место и время. — И Ленка, поддав газу, влетела во двор редакции «Скандальной газеты».

Это был очень уютный, очень московский дворик — из тех, что, как обломки ушедшей эпохи, чудом сохранились в центре столицы, не перелопаченной неуемными фантазиями городского начальства и талантом скульптора-максималиста. Дворик уцелел, как заповедник старого уютного города, выжил между торчащими тут и там, словно уродливые вставные зубы, домами-монолитами. В таком дворе с маленькой клумбой, липами и дикими яблонями Ленка гуляла в детстве, в похожих двориках когда-то жили ее родители и их родственники. Москва была ее малой родиной, она любила ее какой-то щемящей любовью и скучала по своему городу, где бы ни находилась. Даже в Париже. Так провинциалы, прикидывающиеся москвичами, вечно норовят смотаться в Ростов или Жмеринку, а потом взахлеб рассказывают о колоритных земляках. Словно в Москве, повидавшей почти за девять веков всякое, не отыщутся типажи еще более удивительные.