мои ехидные комментарии непреднамеренно спровоцировали его за ужином несколько недель назад.

— Мои узы дали ей тень. Если тебя так беспокоит, что мои узы могут напасть на нее или причинить ей какую-то боль, то знай, что они дали ей существо. Когда она приходит спать в мою комнату ночью, на чем вы все настаивали, хотя я бы предпочел, чтобы ее там не было, и я боролся с самого начала, мои узы — те, кто остаются с ней. Мои узы не желают ей зла. Я могу, но узы — нет. Если у тебя есть опасения, они должны касаться меня, а не их.

Странно ли, что все эти слова кажутся мне романтическим жестом?

Узы Норта всегда казались мне манящими, словно маяк, зовущий меня, и мысль о том, что узы Нокса могут относиться ко мне так же, невероятно заманчива.

Грифон бросает на меня очень строгий взгляд, и мои щеки вспыхивают.

«Не смей сдавать меня прямо сейчас», — посылаю я непосредственно ему и молюсь, чтобы никто другой в моем мысленном канале не услышал этого. Он сжимает челюсть, как будто скрежещет зубами, но дает мне легкий кивок.

«Однако ведь он говорит правду, не так ли?»

Грифон сразу же отвечает мне, без колебаний: «Единственное, в чем у него есть хоть какой-то намек на ложь, так это в том, что он может хотеть причинить тебе боль, и я думаю, что именно так употребляется слово «могу», Привязанная, так что, полагаю, я буду сопровождать вас двоих еще немного».

Я пожимаю плечами, потому что уже знаю, что Нокс способен причинить мне боль, он уже сделал это многими способами, но я не боюсь его, и особенно не боюсь его теперь, когда знаю, что его узы внутри и хотят меня.

Я не высокомерна по отношению к мужчинам, которые есть в моей группе Связных. Я не чувствую, что они мне чем-то обязаны или что они привязаны ко мне без их собственного согласия, но какая-то маленькая часть меня считает, что я заслуживаю ярости, которую Нокс обрушивает на меня при каждой возможности.

Они все заслуживают иметь Привязанную, которая не представляет опасности для них и общества. Они заслуживают того, чтобы не быть прикованными к долбаному монстру. Я до сих пор не могу пройти по улице в Убежище — месту, которое защитила и спасла от Сопротивления, не привлекая испуганных взглядов и постоянного шепота людей, которые здесь живут.

Я всегда буду на задворках общества, потому что, хотя я и решила использовать свой Дар во благо, я все еще представляю угрозу, потому что люди меняются. Мы знаем это по тому, сколько людей за эти годы решили перейти на сторону Сопротивления, даже после того, как воспитывались в хороших семьях и знали, что лучше не верить их риторике. Я не виню их за то, что они боятся меня.

Я боюсь себя.

Норт встает из-за стола, оставив недоеденный бургер, и идет по дому, пока не добирается до моей комнаты, толкает дверь и входит прямо, как будто это его собственная комната. Мне это кажется странным примерно две секунды, прежде чем я вспоминаю, что только у меня есть работающий водопровод, и предполагаю, что он пошел либо пописать, либо побрызгать водой на лицо, чтобы успокоиться и не убить своего брата.

Грифон снова принимается за свой ужин, медленно пережевывая и хмуро оглядывая случайные точки в комнате. Мне уже жаль всех его оперативников, которым завтра предстоит тренироваться с ним. Он не будет приятным человеком, с которым приятно находиться рядом.

Нокс доедает свой гамбургер и наливает себе еще виски. В кои-то веки он не спешит уходить, и я не знаю, то ли алкоголь притупляет его остроту, то ли он делает это из вредности, потому что хочет оставаться у всех на виду, пока они переваривают новость о его узах.

— Что ты сказала узам Норта, когда говорила с ними? — спрашивает Атлас, и Гейб бросает на него еще один суровый взгляд поверх моей головы.

— Это не твое дело. Это касается только их двоих.

Я пожимаю плечами и макаю картошку фри в кетчуп, прежде чем откусить кусочек. — Норт всегда очень беспокоился о своих тенях. Меня они не беспокоили, но я хотела дать ему повод не волноваться, поэтому поговорила с его узами, прежде чем мы… завершили нашу связь. Они сказали мне, что принадлежат мне и не могут причинить мне вреда, что невозможно, чтобы узы причиняли вред друг другу.

— Ну, это неправда, — говорит Гейб, запихивая последнюю четверть бургера в рот одним махом. Когда я закатываю на него глаза, он снова сжимает мою ногу под столом.

— Что ты имеешь в виду?

— Отец Норта… — начинает Гейб, прежде чем понять, что Нокс все еще сидит за столом и что это был его отец, и бросает на него овечий взгляд, но Нокс счастливо пьет виски и ведет себя так, как будто никто из нас даже не сидит с ним за столом.

Отец Норта.

Я взглянула на Грифона. У него все еще грозное выражение лица, но теперь он смотрит на меня, и в моем мозгу начинают складываться кусочки головоломки.

— Узы Норта сказали мне, что Норт верит в ложь, и поэтому он думает, что узы и теневые существа могут причинить мне вред.

Грифон нахмуривает брови и обращается к Норту через нашу общую мысленную связь так, чтобы все за столом, кроме Нокса, могли его слышать. «Ты должен вернуться сюда. Происходит кое-что важное».

В считанные секунды Норт возвращается в комнату, снимает пиджак и расстегивает верхние пуговицы рубашки.

— Твои узы сказали, что ты поверил в «ложь», и поэтому думаешь, что они могут навредить Оли.

— Они явно придумывают всякое дерьмо, чтобы добраться до нее, — огрызается Норт, проводя рукой по волосам и немного взъерошивая их, пока я не вижу, как несколько локонов выбиваются на свободу.

Я наклоняю голову к нему, обдумывая все это, но здесь слишком много вопросов.

— Насколько мы уверены, что твой отец… ранил твою маму? — Я говорю очень нерешительно, и глаза Норта возвращаются ко мне.

— Я видел, как он убил ее. Видел, как его тени вышли из него, и видел, как они разорвали ее на части, так что я совершенно уверен.

Нокс наливает еще виски, и Грифон забирает бутылку у него из рук и ставит ее на другой конец стола, где он больше не может до нее дотянуться.

Гейб ворчит себе под нос по поводу силовой