Повседневным развлечением были, вопреки мнению священников, шуты, которым дозволялось значительно больше, чем простым смертным; шуты платили духовенству той же монетой и порой рисковали обращать свои грубые шутки против святых отцов. Каждый боярин имел своих собственных шутов, которые никогда его не покидали; известны случаи, когда шуты сопровождали бояр на житие в монастырь.

Взрослым праздники приносили разрешение на пиры и употребление вожделенных горячительных напитков. Так, на Николин день варили пиво. На этот счет даже существовала поговорка: «В Николин день во всяком доме пиво». Но должно быть, в Москве и в других больших городах задолго до этого перестали соблюдать (если когда-нибудь соблюдали…) ограничения на употребление пьянящих напитков семью главными церковными праздниками.

«Попы… в церквях бьются и дерутся промеж себя», — сетовал царь Иван Грозный на пьяных священников, задавая по этому поводу в 1551 году вопросы собранию высших иерархов Русской православной церкви — Освященному собору. Не спасало положения и всенародное бичевание пьяных священников, которые покорно сносили наказание, жалуясь лишь на то, что их «бьют рабы, а не боярин».

Стоглавый собор, впрочем, вполне либерально отнесся к фряжским винам, которые свободно допускались даже в монастырях (да «во славу Божию испивают»). Разрешались и разнообразные меды и пиво, и уж тем более бесконечные виды кваса (старые и черствые, выкислые и сладкие, житные и сыченые, простые и медвенные). Эти сорта уже давно забылись, а ведь квас — чисто русское изобретение, наш национальный напиток. Простые люди им и питались: покрошат в него хлеб, получается тюря (помните у Н.А. Некрасова: «Кушай тюрю, Саша, молока — то нет»?), покрошат овощей — окрошка. Русские варили квас каждый день и зимой, и обязательно летом — ведь он, как ничто другое, утоляет жажду. Известно, что Пушкин, когда бывал у своей няни Арины Родионовны, любил есть тюрю.

В холодное время года квас, правда, не выдерживал конкуренции с жарким, согревающим сбитнем. Сбитень на Руси стали варить в XVI веке, но популярным он стал в XVII–XIX веках. Варили его из меда с сахаром, и самое главное, с пряностями — кардамоном и корицей, а самые состоятельные добавляли и другие, более дорогие, редкие восточные приправы.

Торговали сбитнем разносчики прямо на улице. Обычно они носили привязанный за спиной бидон с небольшой крышкой, чтобы из питья «дух не выходил».

В то же время употребление «горячего вина» на улице запрещалось. Для этого существовали многочисленные корчмы, куда стекались горожане; не останавливала и царская заповедь, чтобы «дети боярские и люди боярские… по корчмам не пили». Корчемство было настолько выгодным делом, что им охотно занимались и иностранцы, в опричнину корчму держал Генрих Штаден, а позднее, в 80-е годы XVI века, некий Ричард Вельф.

Около кабаков, как и у церквей и монастырей, толпились нищие. Судя по Стоглаву, Москва была буквально наводнена ими. Среди нищих имелись и собственные знаменитости. У Фроловских ворот в 1597 году просил милостыню некий Герасим Медведь, о котором упоминает даже один из летописцев. Жаль только, он не записал, чем прославился этот нищий — своей силой (не отсюда ли прозвище Медведь?), смелостью, которая позволила ему обосноваться у самого входа в Кремль, или своим несчастьем — он вполне мог получить такое прозвище, будучи помятым медведем либо на охоте, либо во время царской забавы. Впрочем, нищий нищему рознь. В 1602 году в Иосифо-Волоколамском монастыре постригся «с Москвы нищей Михаил о, дал вкладу 12 рублей денег» — это была довольно большая сумма

Нищелюбие входило в официальные христианские добродетели. Обязательной раздачей милостыни нищим сопровождались панихиды и поминовения усопших. В первую половину своего правления образец в этом смысле подавал царь и великий князь Иван IV. Жалуя Симонову монастырю вклады с условием поминать своего брата Юрия дважды в год, Грозный вполне в соответствии с традицией оговаривал: «Да и нищих им на те два корма кормити, сколко нищих на какой корм прилучитца». В начале 80-х годов Грозный, по свидетельству папского легата Поссевино, ежедневно раздавал 200 беднякам по деньге и двум ковшам пива. Царю было у кого учиться милосердию и подлинной доброте (вопрос в другом: учился ли он?). Ведь в его близкое окружение входил священник Благовещенского собора в Кремле Сильвестр, дававший приют «многим туточным сиротам и работным, и убогим», которых «он вскормил и вспоил до совершенного возраста», научил грамоте и ремеслу. «Из темниц и больных, и пленных, и должников из рабства, и во всякой нужде людей по силе своей выкупал я, и голодных как мог кормил, рабов своих освободил я и наделил их, а иных и из рабства выкупил и на свободу пустил я; и все те наши рабы свободны, богатыми домами живут, как ты видишь, молят Бога за нас и во всем нам содействуют», — писал он своему сыну Анфиму.

Стоглавый собор предложил устроить богадельные избы, где «здравые строи и бабы стряпчие» должны были ухаживать за немощными и больными. В Москве к 1600 году действовали три богадельни — убогих, или Божьих, дома. Один из таких домов располагался на Тверской улице и был предназначен для мирян, другой, напротив Пушечного двора, — для инокинь и третий, на Кулишках, — для нищих старцев.

Существует предание о том, что Иван Грозный часто обращался за советом к астрологам. Его личный астролог Алексей Памелий, в частности, создал план Москвы, ориентированный на звездное небо, которое, если следовать этому плану, как считал Памелий, будет своего рода покровителем Москвы. Тогда же была заложена кольцевая структура с двенадцатью расходящимися лучами дорогами (двенадцать — по числу знаков зодиака; как это ни покажется странным, но и кольцевая линия современного метро имеет также двенадцать станций).

Памелий предсказал Грозному, что тот умрет на троне, Иван Грозный тут же посадил на трон знаменитого «и. о. царя» Симеона Бекбулатовича ровно на тот период, когда, по предсказанию астролога, он должен был умереть. Впрочем, предсказания — как считается, верные — не помогли Памелию; он был казнен по приказу Ивана Грозного.

Последние два года жизни Иван IV тяжело болел. И вот, наконец, не выдержав ожидания, один из самых деятельных вельмож, смутьян и сумасброд Богдан Вельский отправился к астрологам с единственным вопросом — когда государь преставится? Звездочеты посмотрели на небо и назвали точную дату смерти — 18 марта. Вельский пригрозил, что если предсказание не исполнится, то он сожжет астрологов живьем.

Интересную сцену, произошедшую в последние дни жизни Ивана Грозного, описывает англичанин Джером Горсей, находившийся в то время в России в качестве представителя британской торговой компании. Горсею как-то довелось сопровождать царя во время одной из его экскурсий в собственную сокровищницу. Этому событию, кстати, посвящено большое живописное полотно русского художника А.Д. Литовченко «Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею» (1875). Иван никак не мог привыкнуть к мысли о том, что ему придется навсегда расстаться со своими несметными богатствами, и велел каждый день носить себя в сокровищницу, где проводил долгие часы, задумчиво перебирая камешки. В тот раз царь взял в руки бирюзу и, обращаясь к Горсею, сказал: «Видишь, как она побледнела? А что это значит? Это значит, что меня отравили!» И вероятно, чтобы придать своим словам еще больше убедительности, Иван решил провести нехитрый опыт. Он велел подать жезл из рога единорога (то есть из слоновой кости), которому приписывали магические и лечебные свойства. «Он приказал, — пишет Горсей, — своему лекарю… обвести на столе круг; пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали, другие подыхали. “Слишком поздно, он не убережет теперь меня”», — вздохнул государь.