Характерными чертами русского быта в XVI веке оставались консервативность и незначительные различия между бытом господствующего класса и «черных» людей — они были скорее количественными, чем качественными. Боярская усадьба имела большие размеры, разнообразными были хозяйственные постройки: кроме господского дома стояли «людские» избы, в которых жили холопы. Дворяне лучше ели и одевались, но этим их отличия от простолюдинов часто заканчивались.

Внутреннее убранство домов соответствовало социальному положению владельца. Обстановка городской бедноты поражала своей скудостью и неудобством для жизни. Избы не имели труб и топились по-черному; дым из печи выходил прямо в дом; лавка и стол составляли всю мебель; обязательна была икона в углу.

Незначительной была разница между городскими и сельскими жилищами. Город был комплексом усадьб, на улицы и переулки выходили не дома, а высокие глухие заборы. В каждой усадьбе были изба, хозяйственные постройки, небольшой огород с садом. Горожане, как и деревенские жители, держали домашний скот, а потому за городской чертой обязательно устраивались выгоны.

Шведский дипломат Петр Петрей де Ерлезунда, несколько раз побывавший на Руси в конце XVI и начале XVII веков, не заметил разницы между курной избой в городе и деревне: «Когда топятся эти избы, никому нельзя оставаться в них от дыма, все должны уходить оттуда до тех пор, пока не прогорит огонь, а тогда входят опять в избы, которые теплы и жарки, точно баня».

Внутренность домов состоятельных горожан выглядела иначе. Изразцовые печи с изображением львов и орлов, в том числе двуглавых, сундуки с имуществом собственным (в том числе старой одеждой, которая бережно хранилась и передавалась по наследству) и чужой поклажей, отданной на сохранение на время очередного похода, киоты с иконами, одетыми в серебряные оклады, паюсные фонари вместо лучин, восковые и сальные свечи в шандалах, русская деревянная и немецкая оловянная посуда, иранские миски и сирийские кумганы…

Особо стоит сказать о стекле. Его в XVI веке привозили из-за рубежа. Это были, даже по общемировым стандартам того времени, действительно роскошные сосуды. Бокалы, привезенные, видимо, из мастерских Центральной Европы как подарки, находят в погребениях царей, цариц, высшего боярства — они становятся «модными» в качестве елейниц во второй половине XVI века. Широкую известность получил богемский кубок синего стекла из гробницы Ивана IV, но не менее хорош венецианский кубок с крышкой из саркофага царевича Ивана и бокал царицы Анастасии.

Повседневная жизнь и быт русских регламентировались уже упоминавшимся «Домостроем» духовника Ивана Грозного — священника Сильвестра.

«Домострой» — говоря современным языком — домоводство. Это один из многих сборников «учительного» содержания на Руси, предназначаемый для домашнего чтения. Эта книга объединяет статьи не только духовного, но и бытового содержания: и «как Богу молиться», и «как обрезки беречь». В нем впервые на Руси идеал аскетический «примиряется» с идеалом житейским, а добытый трудом достаток и благополучие объявляются угодными Богу. «Домострой» указывает, в какие дни подавать лебедей, журавлей, петухов, перелечу (вид кулича); предлагает наставления к деланию меда, кваса и пива, к приготовлению каш и варений, дает список блюд и в то же время преподает господину дома назидание, как управлять женою, детьми и рабами, избегать греха и злых помыслов, угождать Богу, чтить царя, князей и вельмож, вести себя за столом, «сморкнута или плюнути, от людей заворотясь, да и потерте ногою». В «Домострое», как ни в каком другом печатном издании, отразились многие особенности быта людей того времени.

Сильвестр увещевает: «А старые слуги, которые не могут делати, и тех також кормити и одевати, за старую послугу их, ино от Бога мзда и души польза». «Да государю или государыне всегда дозирати и спрашивати слуг о всякой нуже, о естве, и о питии, и о одежи, и о всякой потребе, и о скудости и о недостатке, и о обиде, и о болезни, и о всех тех нужах… А держати людей у себя по силе, как мощно бы их пищею и одеянием удоволити; а толко людей и себя держати не по силе и не по добытку, и не удоволить их ествою и питием и одеждою, или который слуга нерукоделен, собою не умеет промыслити, ино тем слугам мужику, и жонке и девке, у неволи плакав, красти, и лгати, и блясти; а мужикам разбивати и красти и в корчме пити и всякое зло чинити. И тому безумному государю и государыне от Бога грех, а от людей посмех, и не соседство со всяким». Поучения эти были актуальны, так как усадьбы тех дней были полны всякой челяди, дворовых людей, взятых от сохи или родившихся в доме боярина. Кормили этих людей плохо, жалованье им не платили. Многочисленность же таких дворовых людей свидетельствовала о степени богатства их владельца. Поездка в Кремль боярина совершалась в сопровождении множества всякой челяди.

Длинный ряд саней или телег, сотня лошадей, вершники впереди поезда, разгонявшие народ ударами кнута, свита из вооруженных дворян и позади поезда толпа дворовых, часто босоногих, но в богатых ливреях, наполняли криком улицы Белого города. Эти люди подчинялись без различия полов строжайшей дисциплине, подвергались всем жестоким или сладострастным капризам своего господина, наказывались, как древние рабы, самым жестоким образом; между тем как приписной поселянин был по преимуществу недвижимым имуществом, холоп составлял движимость, которую можно было продать семейством или поодиночке, не обращая внимания на то, что при этой продаже разлучали мужа с женой, родителей с детьми.

На отсутствие обуви у дворовых указано не случайно. Надо сказать, что вплоть до середины XIX века основной обувью русских крестьян были лапти. Их плели из лыка — луба молодой березы, липы или других лиственных деревьев, предварительно его замачивая. Не всякое лыко при этом можно было использовать. Отсюда «не всякое лыко в строку». За день мастер мог изготовить только одни лапти. Царь-реформатор Петр I, стремившийся все попробовать сам, решил доказать, что сделать это возможно быстрее, но дошел до пятки — самого сложного места — и бросил плетение, признав правоту мастера. В страду — жаркую пору уборки урожая — одних лаптей хватало только на неделю. В холодное время года лапти обшивали материей, и получались онучи.

Тут следует заметить, что лыко на Руси применялось весьма широко. Из лыка плелась не только основная обувь русских крестьян, но и коробки, туески, корзины. Каждый крестьянин должен был уметь если не плести, то хоть ремонтировать их. Сказать про человека, что он лыка не вяжет, значило, что он ничего не умеет. В значении «пьян до умопомрачения» (а значит, «не в состоянии что-либо делать») это выражение сохранилось до нашего времени.

Лапти, лычная обувь были верным признаком бедности, крестьянского происхождения. Вот почему «не лыком шит» означало, что человек не беден, а позже стало означать: не такой уж он простак, себе на уме. Выражения «горе лыковое» или «горе, лыком подпоясанное» обозначали жалкую бедность.

С монгольским нашествием у нас появились валенки. Завоеватели готовились к зимним морозам и потому всех своих воинов одели в войлочную обувь. Вначале валенки сшивались из двух частей; причем нижняя напоминала глубокие галоши.