– И слава, – добавил я.

– Ну, вся слава достанется вашему капитану. Его суденышко с маленькими пушками очистило море от пиратов. Я тут ни при чем.

– А где твой попугай? Жаль его.

– Этот чертов старый идиот? Рад, что от него избавился.

Дашер отвернулся от Кулебры и отправился искать молоток с зубилом. Мы пошли мимо Кулебры, мимо Луис-Пенья, над пляжами которого вилось такое количество гнусной мошкары, что казалось, над ними висят серые облака. Земля осталась позади. В открытом океане нужно было еще похоронить наших мертвых товарищей.

Капитан Баттерфилд прочитал над ними тексты из Библии. Рулевой и Роланд Эбби лежали рядышком, завернутые в белую парусину.

Я сжал плечо старого пушкаря, надеясь, что он уже на Зеленых Лужках, среди таверн и деревьев. Потом я ушел, чтобы не видеть, как он уйдет в глубину, и заткнул уши, чтобы не слышать всплесков. Впервые я пролил слезы по бедному мистеру Эбби. Жаль мне было его!

Пассаты гнали нас домой, постоянные, в попутной четверти, натягивая такелаж в блоках. Паруса не нуждались в уходе. Кроме того, помогало благоприятное океаническое течение.

Плавание превратилось в сплошное удовольствие. Мы дважды переводили часы при смене поясов. Я взялся дважды в день кормить Бартоломью Грейса, как животное, в темноте «Пещеры». Иногда он был мрачен, иной раз сердился, но всегда благодарил за еду и спрашивал о нашем продвижении. Я старался не подходить близко, пихая миски в его сторону.

Через шесть дней мы уже шли к северу от Бермуды, склоняясь к востоку, а западные ветры подгоняли нас к дому, Дашер работал с командой, как будто все время был ее членом, скреб палубу и стоял у штурвала. Но на мачты лезть не вызывался и воздух из мехов не выпускал, и поэтому казался толстым и неуклюжим.

На седьмое утро Баттерфилд нацелил свой погнутый секстант на солнце, когда оно показалось над бушпритом. Я ждал с открытой книгой и карандашом, готовый записать углы, когда он скажет.

– Ох… боже мой! – вырвалось у капитана.

– Что случилось, сэр?

Он опустил секстант, поднял руку ко лбу и покачнулся.

– Джон, мне дурно.

И он рухнул на палубу, не выпуская секстанта.

Дядя Стэнли,- залепетал я. Увидев, как неожиданно он упал, я испугался и, снова превратившись в ребенка, стал растерянно толкать его в плечо.

Он трясся, как будто превратившись в желе, словно в нем не осталось костей. Кожа стала горячей, выступила испарина.

– На помощь! – закричал я, и Горн примчался первым. Дашер был ближе, но он остановился в ярде.

– Боже мой, он умер! – вырвалось у Дашера. – Дал дуба!

Горн отпихнул Дашера и опустился на колени. Он провел рукой по груди Баттерфилда, к его шее и щекам, затем положил руку на лоб. Он отверйул веко, и я увидел белок глаза -только белок – и выглядело это страшно.

– Спокойно, Джон, – сказал Горн. – У него лихорадка.

– Лихорадка! – воскликнул Дашер. Он прикрыл рот и зажал ноздри.- Как он ее здесь подхватил?

– Не здесь. Она сидела в нем с визита на Луис-Пенья.

– Значит, мы все можем ее подхватить,- пробубнил Дашер сквозь пальцы.

– Ты и Джон – нет. Но остальные – запросто. Все, кто сходил на берег на Луис-Пенья.

– Ты… сходил? – спросил я.

– Да.- От следующих его слов я чуть не лишился дара речи.- Мистер Спенсер, вы теперь на судне хозяин.

Вечером слегли еще двое матросов. Работой способными остались лишь Дашер, Горн, я и здоровенный Мадж. И к заходу солнца поднялся ветер.

– Надо взять рифы? – спросил я Горна.

– Вы хозяин, – туманно ответил Горн.

– Но надо? – Моя детская игра повторялась теперь всерьез. Молчание Горна выводило меня из себя.

– Ответь мне, – потребовал я. Он сощурился на паруса:

– Как сказать, мистер Спенсер. Если зарифить, мы потеряем ход, но, с другой стороны, шутки с ветром плохи. Это решение капитана, а не матроса.

– Тогда мы уберем грот.

– Ну да, – улыбнулся Горн. – Именно это я и сделал бы.

Дашер стоял у штурвала, пока мы боролись с парусиной. Горн справлялся с одной стороны, мы с Маджем – с другой. Лишенный своего самого большого паруса, «Дракон» встретил ночь.

Я послал Маджа отдыхать, оставив Горна у штурвала.

– Схожу к капитану, – сказал я ему.

Над столом в капитанской каюте горела низко висящая лампа. Она скрипела, раскачиваясь и бросая мечущиеся тени на переборки. После тьмы на палубе здесь казалось светло, я ясно видел капитана, зажатого за штормовым бортиком койки, в который впились побелевшие пальцы. Лицо Баттерфилда тоже было бледным.

– Кто. там? – раздался слабый дрожащий голос.

– Это я, Джон.

– Джон? Подойди поближе.

Я присел у койки. Его рука оторвалась от бортика и зашарила по воздуху. Видно было, что каждое движение причиняет ему боль. Он закрыл глаза, нащупывая мое плечо. Я взял его руку, горячую, как уголь.

– Холодно, Джон. Знобит.

Я подгреб одеял. Волосы капитана прилипли к мокрому лбу. На искаженное лицо больно было смотреть.

– Рифы взял? – спросил он.

– Да. Не беспокойтесь, дядя Стэнли. – Я пожал его руку, добавил фразу из нашей морской игры: – Судно справно несет паруса.

Я хотел развеселить его хоть немного, но ему было не до шуток.

– «Дракон» – хорошее судно. Просто двигайся осторожно, все будет нормально.

– Конечно.

– И послушай, парень, – казалось, он забыл мое имя. – Посмотри, что там делает мистер Эбби.

– Где? – ахнул я.

– За бортом. Он стучал в стекло.

– Как-к? Он же…

– Побыстрей!

Я послушался, подумав, что вреда от этого не будет. Подойдя к большому кормовому иллюминатору, по шторам которого метались тени от качающегося фонаря, я услышал шум воды, обтекающей руль, поскрипывание рулевой оснастки и деревянных конструкций. Завывал ветер, утяжеленные края занавесок стучали по раме.

– Впусти его,- попросил Баттерфилд.

Руки мои замерли у штор. Я ощутил страх. «А вдруг я действительно увижу Эбби, – пугало меня воображение. – В развевающемся погребальном полотнище, с распухшим лицом и мертвой ухмылкой».

– Поскорей,- торопил дядя Стэнли.

Я рывком раздвинул шторы. За стеклом – ничего, кроме мрачного моря с еле заметным кильватерным следом судна. Стекло орошали мелкие брызги. Я повернул задвижку и распахнул створки.