– Василий Михайлович, может, отдать Белому трофейную пушку и снаряды, что захватили у немцев? – предложил Валяев.

– А что, мысль! – оживился Волков и уточнил: – У кого она?

– У Линкевича.

– Третий, слушай меня! – обратился Волков к Белому. – Немецкая зажигалка с сигаретами, что у Линкевича, тебя устроит?

– Да! Да, Клен! Еще как устроит!

– А кому прикуривать у тебя найдется?

– Найдется! Найдется, Клен!

– Тогда принимай! И держись! Держись, Коля! Я на тебя очень надеюсь! – не приказал, а попросил Волков и, положив трубку на аппарат, с тоской в голосе произнес: – Нам бы день простоять да ночь продержаться.

Валяев тяжело вздохнул и заметил:

– Василий Михайлович, если немецкая пехота прорвется на позиции Белого, то ему не устоять. В прикрытии у него осталось меньше взвода.

– Да знаю, знаю! Где только еще взвод взять?

– А если снять охрану со штаба?

– Придется. Если Белого сомнут, то нам… – Голос Волкова потонул в грохоте разрывов снарядов и мин.

Артиллерия и танки Крювеля обрушили на позиции 404-го артполка шквал огня. Наступление немцев поддерживала авиация. Земля содрогалась от взрывов авиабомб, снарядов и мин. В адской симфонии сливались воедино залпы пушек, надрывный вой самолетов и лязг гусениц. Узкая полоска земли, зажатая между рекой и селом Вильбовное, напоминала извергающийся вулкан. Огонь выплескивался в безоблачное бирюзовое небо зловещими грязно-оранжевыми тюльпанами. Артиллерийский вал, прокатившись по позициям батарей, обрушился на село. Камышовые крыши домов вспыхнули как спички. Порывы ветра раздули пожар. В клубах дыма летнее солнце померкло. Языки пламени стелились по дворам и жадно облизывали распластанные на земле тела людей и трупы животных.

Отбомбившись, последнее звено самолетов скрылось за лесом. Прекратила стрельбу и немецкая артиллерия. В бой снова вступили танки Крювеля и пехота Бойе. Наступление успешно развивалось. До передовых позиций русских оставалось несколько сотен метров.

По земле будто прошлись огромным плугом. Стволы орудий, словно богатырской рукой, были завязаны в тугой узел. Повсюду были разбросаны тела, истерзанные осколками и раздавленные гусеницами танков. Те, кто уцелел, больше походили на призраков, чем на живых. Из всего офицерского состава 3-го артдивизиона в строю были только двое – младший политрук лейтенант Андрей Ищенко и лейтенант Иван Рябов, особист. Командир дивизиона капитан Николай Белый после множественных тяжелых ранений скончался на боевом рубеже. Связь с командованием полка отсутствовала.

Противник не оставлял времени на раздумья. Все решали уже не минуты, а секунды, и Рябову ничего другого не оставалось, как принять на себя командование дивизионом. За два года службы в военной контрразведке он не утерял теоретические навыки, приобретенные в военном артиллерийском училище, и практические навыки, полученные в 58-м тяжелом артиллерийском полку. Его четкие команды и решительные действия вернули уверенность уцелевшим расчетам батарей. В первом же залпе артиллеристы подбили два вражеских танка. Потеря не остановила немцев. Подобно волчьей стае, они наступали на позицию артдивизиона с фронта и флангов. Умело маневрируя и уходя от залпов, танки неумолимо приближались. Рябов отчетливо различал ненавистные кресты на башнях. Проутюжив гусеницами пулеметное гнездо, головной танк дал длинную очередь по орудийному расчету. Пули, звякнув о лафет, просвистели над головой Рябова. Рядом вскрикнул и осел на землю наводчик. В нескольких метрах от него корчился подносчик снарядов. Рябов поднял голову и похолодел. На него вызверилась хоботом-орудием многотонная немецкая махина. Схватив связку гранат, Иван откатился за валун и залег.

«Один… Два… Три…» – мысленно считал Рябов перед решающим броском. Стиснув в руке гранаты, он осторожно приподнялся над валуном. Упругая волна воздуха не дала ему распрямиться и опрокинула на землю. В следующее мгновение прозвучал оглушительный взрыв, и на него посыпались камни и комья земли. Из-за звона в ушах Рябов не услышал лязга гусениц. Он приподнял голову, и вздох облегчения вырвался из груди.

Языки пламени жадно облизывали танк, подбираясь к башне. Верхний люк распахнулся, из него высунулся немец и скатился на землю. Рябов метнулся к нему, навалился сверху и принялся душить. Он не заметил, как второй танкист набросился на него со спины и как клещами стиснул горло. Рябов стал задыхаться, но тут хватка немца ослабела, длинный крючковатый нос ткнулся ему в грудь. Иван распахнутым ртом жадно хватал воздух и тряс головой. Перед глазами двоились сержант Сизов и рядовой Соловьев, за ними, метрах в пятидесяти, чадящим факелом горел еще один танк. Остальные, огрызаясь выстрелами, отползали обратно к лощине.

Рябов, поднявшись на ноги, обнял Сизова. На этом безымянном поле, перепаханном гусеницами танков и осколками снарядов, усеянном телами врагов и боевых товарищей, смерть пощадила их. Все трое чувствовали себя заново родившимися. На перемазанных лицах застыли улыбки. Парни заглядывали Рябову в глаза, тормошили, что-то говорили. Он кивал и, стараясь преодолеть шум в ушах, твердил:

– Будем живы – не помрем, ребята. Будем живы – не помрем, ребята.

– Еще повоюем, товарищ лейтенант! Горят их танки, как коробки спичечные! – сверкал белозубой улыбкой Сизов.

– Этот уже четвертый! Четвертый, товарищ лейтенант! – вторил ему Соловьев.

– Молодцы, ребята! Молодцы! Нам бы… – Рябов замолчал.

В паре десятков метров от них возникла стая в мышиных мундирах – на позицию артдивизиона прорвалась немецкая пехота.

Красноармейцы поднялись им навстречу. Вид измученных бойцов был страшен. Под гимнастерками проглядывали сочащиеся кровью тела. Судороги кривили напряженные лица, из распахнутых ртов вырывался звериный рык. Те, кто еще мог держаться на ногах, стреляли, били, кололи, резали, зубами рвали ненавистные мундиры. Русские и немцы сошлись в самом жестоком и беспощадном испытании войны – в рукопашной схватке.

В лучах заходящего солнца блестела сталь штыков, тесаков и саперных лопат. Двуязычный мат, дикие вопли, скрежет металла, треск ломаемых костей… Клубки тел катались по земле. Чужая и своя кровь заливала лица и руки. На стоны раненых и мольбы умирающих уже никто не обращал внимания.

Выпустив последний патрон из пистолета в немецкого унтера, Рябов помутившимися от ярости глазами огляделся. В поле зрения попал тщедушный, с жидкой щеточкой усов под длинным носом рядовой. Рябов выбросил вперед саперную лопатку. По ней скользнул штык карабина и, брызнув снопом искр, ушел в сторону. Немец потерял равновесие. Рябов кулаком сбил его с ног, рубанул лопаткой по голове и бросил взгляд вправо. В нескольких метрах от него, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, катались по земле Сизов и фельдфебель. Рябов бросился на помощь; краем глаза он заметил, как на него нацелился еще один унтер, и в последний момент успел уклониться от удара тесаком. Унтер по инерции пролетел вперед, споткнулся о труп и упал на землю. Рябов вонзил