А что ночью можно увидеть на незнакомой местности?

Гладков отдал приказ разойтись и осмотреться.

Повезло Вадиму – он быстро наткнулся на разрушенные стены и купол с крестом, валявшийся на боку на земле.

К часовне подошел сам Гладков, разведчики лежали в некотором отдалении, оценив место встречи. Не исключалось, что к часовне могли нагрянуть немцы вместо партизан. Кто-то из партизан не сдержал язык, проболтался – вот и могли взять его в плен. А пытать немцы были большие мастера. В гестапо немногие пленники выдерживали пытки, большинство выдавало своих товарищей.

К часовне промелькнули две тени. Вадим, заметивший их первым, ухнул филином два раза – сигнал тревоги и одновременно количество замеченных им людей. Через пару минут раздалось кряканье утки – это Гладков сигнализировал в ответ, что все в порядке, свои.

Подошедших Гладков не знал, обменялись паролями. Сереге смешно стало: утки крякают в светлое время суток, а не ночью, любой деревенский житель об этом знает. Но не выть же шакалом?

Со стороны часовни трижды тихо свистнули, и разведчики пошли к ней – сигналы и порядок действия заранее обговаривались.

Вадима как часового оставили снаружи, а сами зашли внутрь.

От часовни остались только три стены, да и то высотой не выше человеческого роста, видно, снаряд крупного калибра угодил. Во время войны на всех высоких зданиях или сооружениях – вроде заводских труб – зачастую находились наблюдатели, корректировщики, снайперы, артиллерийские разведчики. Поэтому как немцы, так и наши такие возможные наблюдательные пункты обстреливали и старались разрушить.

Внутри часовни кроме Гладкова были еще два человека в гражданской одежде. Как потом узнал Сергей, один из них был кадровым разведчиком армейской зафронтовой разведки, а второй – радистом. Оба находились в партизанском отряде, собирали сведения о передвижении резервов войск и техники по железной и автомобильным дорогам и передавали их в центр. Как малые ручейки сливаются в реки, так и секретные сведения о противнике стекались в аналитический центр. Командование Красной Армии имело представление о том, где немцы усиливают свои группировки, собираясь начать наступление.

Кадровый разведчик отошел в угол, отодвинул сапогом в сторону битый кирпич, хлам, нашел кольцо и открыл люк. Сделав это, он обернулся к радисту:

– Полезай, проверь.

Вслед за радистом в люк спустились разведчики, у кого была рация, и Сергей с запасными батареями.

Подвал был сухим и чистым. До войны он использовался для хранения церковных принадлежностей, поскольку на полках еще лежало несколько пачек восковых свечей и свернутые рулоном черные ленты – для погребальных обрядов.

Радист чиркнул зажигалкой и зажег свечу. Ее свет не доставал до углов подвала, настолько тот был велик.

Наш разведчик вытащил из сидора рацию. Радист вскрыл прорезиненный мешок, осмотрел рацию.

– Батареи давайте!

Сергей развязал свой сидор, достал четыре батареи и протянул их радисту. Радист обернулся к Сергею, всмотрелся в его лицо и замер. Сергею показалось, что в глазах его мелькнуло удивление.

– Парень, у тебя родня есть?

– Отец, мать, сестра.

– А брат?

– Нет. Зачем тебе моя родня?

Радист не ответил. Он шустро подключил питание и включил рацию.

Похоже, из этого подвала уже не раз выходили в эфир, так как антенна была снаружи, на стене, а штекер ее – в подвале. Удобно, а главное – скрытно. Опасно только, нельзя в чужом тылу выходить в радиоэфир с одного места, запеленгуют. Или подходы к подвалу заминируют, либо засаду устроят.

– Все, славяне, погуляйте наверху.

Кто бы спорил? У радиста шифровальные таблицы, видеть которые никто не должен.

Минут через десять радист вылез из подвала и что-то долго шептал на ухо кадровому разведчику.

Сергей стоял спокойно, как и другие. Они выполнили свою работу, теперь предстояло возвращаться. Еще несколько минут отдыха – и пеший переход до передовой.

Но кадровый разведчик подошел к Сергею:

– Лезь в подвал. – И сам спустился следом.

Свеча еще горела, но рации и питания к ней уже не было видно, скорее всего, в подвале был тайник.

Разведчик взял свечу и поднес к лицу Сергея. После полной темноты свет свечи показался ярким, слепил, и Сергей зажмурил глаза.

– Извини, парень. – Кадровый разведчик зашел с другой стороны.

– Чего меня разглядывать, я не икона!

– Знаешь, парень, сам бы не увидел – не поверил бы.

– На мне что, знаки какие-то?

– Как братья-близнецы!

– У меня нет братьев!

– Недалеко от леса, где партизанский отряд, есть большое село. Так вот там начальником полиции некий Савченко. Тварь отъявленная, из дезертиров. Так вот ты с ним – одно лицо!

– И что из этого следует? Я не полицай, со своими пришел, меня все в разведроте знают.

– Да я не сомневаюсь. Но посиди-ка ты пока в подвале, парень.

– В чем меня подозревают? Надеюсь, я не арестован? – Сергей передвинул кобуру с пистолетом на живот.

Жест его не остался незамеченным.

– Спокойно, парень, к тебе претензий нет.

У Сергея на душе стало тревожно. Грехов за собой он не знал, но почему его внешность так заинтересовала разведчика?

В люк заглянул Гладков:

– Поднимайся.

Сергей выбрался наружу.

– Ты и ты – остаться, всем остальным – отойти за ограду.

От ограды ничего не осталось, кроме столбиков, но солдаты отошли. Внутри разрушенной часовни остались Гладков, Сергей и кадровый разведчик – даже радист отошел вместе с диверсионными разведчиками.

– Послушайте оба! Приказать вам я ничего не могу, вы мне не подчиняетесь. Конечно, есть рация, и я свяжусь со своим командованием, но сейчас все зависит от решения этого парня. – Кадровый разведчик ткнул пальцем в грудь Сергея.

– Да что зависит-то? – не выдержал Гладков.

– Не торопись, такой шанс бывает редко. Твой разведчик, старшина, как две капли воды похож на начальника полиции в… ладно, про село потом. У меня план возник. Мы выкрадем и убьем этого начальника, он давно смерти заслуживает, а вместо него твоего парня поставим. Подмены никто не заменит, полицаи каждый день пьянствуют.

Старшина на несколько секунд оторопел:

– Внешность, может быть, и похожа. А голос, привычки? А коли баба у полицая есть? А если вдруг пятно родимое или другое что, ей знакомое и привычное, не обнаружит?

– Баба есть, ну так мы и ее вместе с полицаем уберем, подстилку фашистскую.