Теперь я живу на Ирвинг-роуд в качестве няни, у меня один выходной день в неделю, и я его беру, но, естественно, мне приходится возвращаться сюда вечером. Мне больше некуда идти. Когда куда-то выхожу, я говорю Джерри, что у меня свидание с Каллумом. В воскресенье мне тоже полагался выходной, но идти мне некуда, и, по большому счету, мне не нужно так много выходных. Я хочу проводить с Джастином как можно больше времени, чтобы он меня полюбил, или чтобы убедиться, что он все еще меня любит.

В его третий день рождения, в марте, он опять начал говорить.

– Джастину три года, – это были первые произнесенные им слова после такого долгого молчания. Потом он сказал «Джейн».

Хотя Джерри обычно не интересовался мной, он спросил меня о Каллуме. Чем тот зарабатывает на жизнь? Мы помолвлены? Я ему рассказала, что Каллум – бизнесмен, ему тридцать три года, и у него своя квартира возле Слоун-сквер. Нет, пока мы не помолвлены. В тот момент я думала о том, что Джерри ревнует. Если это так, то он – единственный мужчина в моей жизни, кто меня ревнует. Я собираюсь поработать над этим, рассказать ему кое о чем, чтобы доказать, что мужчина может меня желать. Джерри снова занял комнату, где спали они с Хиби. Я, конечно, жила в самой маленькой, в кладовке, как назвала бы ее мама, если бы увидела, только ее здесь никогда не будет. Любая другая няня пожелала бы иметь свою ванную и телевизор. Я не лишена здравого смысла и знаю, что Джерри не может специально для меня сделать еще одну ванную комнату, но не думаю, что он или его сын, если на то пошло, сильно пострадали бы, если комнату Джастина отдали бы мне, а его поселили в моей. Трехлетнему ребенку не нужна большая спальня.

Когда я пришла в первый раз, Джерри ясно дал мне понять, не выражая это словами, что я должна проводить вечера в этой маленькой конуре после того, как Джастин ляжет спать. Или, возможно, на кухне, как служанка. Когда была жива Хиби, она держала на высокой полке маленький черно-белый телевизор; он стоял все там же. В первый день Джерри не смог скрыть удивления, когда я пришла в гостиную с книгой и тихо уселась в кресло напротив него.

– О, привет, – сказал он, словно я была последним человеком, который мог появиться в этой комнате.

Это было плохое начало, но я упорствовала. Джерри обычно после ужина, не говоря ни слова, смотрит телевизор. Если Джастин зовет сверху, он велит мне оставаться на месте и сам поднимается к сыну. В мои намерения не входило заниматься домашними делами, но теперь я понимаю, что должна это делать, если хочу стать незаменимой. Первоначально подразумевалось, что мы с Джастином ужинаем в пять часов, а Джерри ест самостоятельно, сэндвич или тост с яичницей. Теперь я решила поменять этот порядок: напоив Джастина чаем, я готовлю еду для нас с Джерри.

– Это мило, – заметил он, когда я сделала это в первый раз, а потом уже принимал это как нечто само собой разумеющееся.

Джерри несчастен, я это вижу, но его мрачность и печаль выводят меня из себя. Я ничего не могу поделать. В конце концов, я знаю, что представляла собой его жена. Я знаю, насколько неуместна его собачья преданность. Он для нее был не более чем талон на обед, к тому же не слишком роскошный. Если бы Хиби нашла кое-что получше, она бы ушла, оставив записку: «Дорогой Джерри, взяла Джастина, жемчужное ожерелье, чемодан с одеждой», и отправилась бы навстречу более многообещающему будущему. Если бы Хиби была жива, стал бы этим более богатым кормильцем Айвор Тэшем? Я часто вспоминаю о нем и думаю о том вечере, хотя с тех пор прошло уже десять месяцев, когда он отправил машину, чтобы подобрать мою подругу на Уотфорд-уэй. Если действительно он это сделал, но я точно этого не знаю.

– Что вы собираетесь делать? – спросил тогда меня Айвор Тэшем.

Ну, я не собираюсь ничего делать. Зачем это мне? Странно лишь то, что он задал этот вопрос.

Я только что упоминала жемчуг. Он лежит наверху, в спальне Джерри, в том же самом футляре, рядом с браслетом, обручальным кольцом и медальоном с портретом Джастина. Джерри о нем не спрашивал. Ясно, что ему все равно. Когда он уезжает на работу по утрам, а Джастин в гостиной играет со своими машинками – у него их около сотни, и каждая новая машинка приводит его в восторг; ну, он ребенок, этого следует ожидать, – именно тогда я иду наверх, открываю ящик, снимаю с футляра крышку и смотрю на ожерелье. Произошло нечто странное. Я смотрю на него не так, как раньше, когда оно было у меня дома. Я тогда жаждала его, подсчитывала, как можно его выгодно продать, и чем я рискую, и что произойдет, если я осмелюсь это сделать. Теперь я считаю его неким запасом на черный день или страховым полисом. Это потому, что я точно знаю – Джерри им не интересуется. Джерри все равно. Он бы не узнал, там оно или нет. Поэтому я считаю это ожерелье своим сбережением, своей пенсией, если хотите, чем-то таким, к чему можно прибегнуть, когда все остальное полетит в тартарары. Тогда я осмелюсь его пустить в ход. Самое плохое, что может случиться, – ювелир свяжется с Джерри, а не с Айвором Тэшемом, и скажет Джерри, сколько стоит этот жемчуг, и тогда тот поймет, какой была его любимая жена.

Джерри начал говорить о ней. Вечернее молчание прервалось, и он открыл мне свое сердце. Он объясняет это тем, что знает, что мне тоже не хватает Хиби, ведь я ее так любила. Он потерял жену, единственную близкую ему женщину, а я потеряла свою лучшую подругу, человека, которого знала дольше, чем он.

Влюбленные совсем не знают объект своей любви. Потребовалось пожить там и послушать бессвязное бормотание вдовца, чтобы я это поняла. Не имея личного опыта, я раньше никогда этого не замечала. Джерри создал свою собственную Хиби, и она сильно отличалась от той, что знала я, и от той, с кем встречался Айвор Тэшем. Она была совсем не похожа на ту, кто рассказывал мне о том, как занимается сексом по телефону с любовником через полчаса после того, как ее муж ушел на работу. Это была не та Хиби, запрыгивающая в автобус, чтобы встретиться с Айвором Тэшемом, одетая только в сапоги и длинное пальто. Эта была не та Хиби, что заранее обеспечивала себе твердое алиби, договариваясь об этом с покорной подругой. Хиби варианта Джерри была прекрасной женой и заботливой матерью, которая никогда не посмотрела на другого мужчину – он так и сказал, – несмотря на то, что многие мужчины отмечали ее красоту. Она страстно хотела еще одного ребенка, но не стала спорить с мужем, когда он одернул ее, объяснив, что они не могут себе этого позволить. Если бы ей не приходилось растить Джастина, она бы пошла работать, но именно Джерри запретил ей даже думать об этом.

Я слушала, кивала, говорила «неужели?» и «ты прав, я знаю». Больше ему ничего не было нужно, кроме подтверждения своим словам, легкой улыбки, и все это он от меня получал сполна. Один или два раза он плакал, опустив голову на руки, сам не зная, что рыдает из-за женщины, которой было совершенно все равно, жив он или мертв. Ну, не считая того, что Хиби, возможно, пришлось бы пойти работать, если бы он отправился на тот свет, а Айвора Тэшема не было бы рядом, чтобы спасти ее.

Вчера вечером Джерри сказал:

– Мне не нравилось, что ты будешь жить в моем доме. Джейн, я не мог представить себе, что здесь живет другая женщина, – он посмотрел на меня, не грубо и не особенно критично, но так, словно я была последним средством, лучшим вариантом из худших, как сказала бы мама. – Но это была хорошая идея. Я честно скажу, не знаю, что бы я без тебя делал.