Коммерсанты, прибыв в Японию, сразу все оценили, они обменялись мнением о своем положении в Симода и действовали заодно. Тут все заперто, но все, кажется, можно открыть, однако не на основании трактата Перри, который еще ничего не значит. Действуя заодно с адмиралом, въехать на нем в Японию, как на троянском коне. Но не подать вида, в чем главная цель. «Мы прибыли только для торговли с американскими шкиперами в этих водах и лишь по возможности начнем сделки с японцами». Только бы Путятин оставил нас на берегу! А там мы знаем, что делать! Только бы он, столь дружественный японцам, не помешал! Для этого надо взяться перевозить его моряков в Россию, получив, конечно, выгодную оплату. Вообще всех их лучше убрать из Японии. Рид докажет, что он пригоден как консул. Не зря секретарю флота стало о нем известно.

Путятин держал себя в шорах, более чем когда-либо понимая, как он должен быть строг к себе, правдив, немногословен и по возможности откровенен с этими людьми. Их интересы ему очевидны, и он их прощал, не время нам сейчас тягаться с ними на рынке! Не за прекрасные же японские глаза они сюда явились!

Путятину предстояло совершить почти невозможное: во время войны, с помощью американцев, вывезти из Японии и доставить в Россию своих людей. Для этого, пустив в ход весь свой вес и благородство, приходится их обмануть: иного выхода нет. Иначе отсюда не уйдешь и не встанешь в ряды действующей армии в тяжкую для нас годину.

Обман двойной, но что же делать! Не все им обманывать, не надо бояться и их обмануть! Не ради же кармана! Мы готовы идти на смерть! У нас ведь если не умрешь, то никто тебе и не поверит и ничего не докажешь! Много все-таки общего с японскими обычаями!

Американцев надо убедить: переход не опасен. Они тут новые люди и не знают, каково по нашим морям ходить весной! Скрыть от всех. Во льдах и туманах судно сами поможем довести. Хотя бы пусть первую партию возьмут. Договариваться надо на все три, пообещать тройной барыш. Как знать, может быть, удастся все и нам и им! Дай бог! Не говорить ни слова и про другие опасности. Приходится уверять, что никаких вражеских эскадр и военных действий в наших водах раньше августа нельзя ожидать, да и в этом году вряд ли вообще англичане явятся, у них руки связаны грядущей войной в Китае.

Так Посьет высказал свое предположение, что союзники не в силах взять Севастополь и, теряя там много людей и судов, предлагают, по последним сведениям из Берлина, мир через посредников.

С горячностью вступил в разговор Пибоди, доводы выкриками вырывались из его хриплой глотки. Мистер Пибоди толст, сутуловат, у него совершенно плоский, как доска, упрямый лоб, маленький горбатый носик, крутой в изгибе, как крючок. Правый глаз его выкачен от природы, левый сохраняет живое выражение, но почти вываливается, свешивается с болезненного красного века. Видно, где-то мистеру Пибоди здорово заехали в физиономию. Красные руки его без движения лежали на столе. Но за спиной Пибоди стоял худощавый мистер Бэйдельсмэн с серыми волосами и выбритым узким лицом и, наклоняясь в такт речи своего компаньона, безмолвно разводил обеими руками в воздухе, как дирижер перед оркестром, словно рисовал дополнительные веские подтверждения.

Алексей все время вслушивался, как на уроке языка, и эти руки, мелькая, мешали ему, пока не пришло в голову, что Бэйдельсмэн похож на матроса, явившегося «выпимши», который боится раскрыть рот, но принимает горячее участие в общем объяснении с боцманом.

Вдруг все стали быстро договариваться, обе стороны шли на благородный риск, сознавая, конечно, возможность собственной гибели и привлекательность целей.

Шиллинг, между прочим, заметил, что прочел про новое шведско-прусское благотворительное общество помощи спасению на водах, которое гарантирует баснословные премии за спасение экипажей судов, претерпевших катастрофы на море, и тут же бледноватый Доти подтвердил, что такое же общество есть в Штатах.

Сам Путятин при этом не ждал лично для себя на Kaмчатке ничего хорошего. Там губернатор Завойко. Теперь победитель и в чине адмирала. Человек очень упрямый, кажется малообразованный, хотя неглупый и храбрый.

Вард был в восторге от Путятина. Дело пошло на лад.

Все оживились. Зажигались огоньки, задымились сигары. В храме Гекусенди стоял шум и громкие голоса, как в портовом агентстве по фрахту. Начерно составлялся контракт, а это очень трудная, кропотливая работа, так что с составителей сошли поты.

Посьет предложил гостям обедать и закончить дело.

Вард повез адмирала на шхуну. Он познакомил Путятина со своей женой. Обедали втроем.

Тому, кто видел госпожу Вард в платке, простом платье и фартуке, с топором или у корыта, она казалась тусклой и бесцветной. У нее серые глаза и бледноватая кожа. Но в светло-голубом платье с большим крахмальным воротником из кружев и при ярком солнце Японии лицо ее ожило и посвежело, глаза стали голубыми, а кожа обрела нежность и белизну.

Если Сиомаре нравился Посьет, как родной дядюшка, за его испанский, то госпоже Вард понравился Путятин; он говорил спокойно, обстоятельно и так мягко и благожелательно, как никогда и нигде не услышишь. Может быть, так еще говорят на старой родине, где-нибудь в аристократии или только при дворе королевы Виктории. Путятин, как уже известно, бывал и там.

Путятин спросил госпожу Вард:

– Вы устали от моря?

Ответ был правдивый: ей особенно жаль детей.

– Я предлагаю вам переехать на берег, в храм Гекусенди, это будет ваша резиденция в Симода. Видите тот далекий сад? Живописная группа деревьев. В самом углу бухты. Мне отведен там храм. Вы бывали там? Прекрасно! Там много комнат, и все вы удобно разместитесь. Я скажу японскому губернатору и возьму с него слово, что он разрешит съехать вам на берег и жить моими гостями в отведенном мне храме. Вы сможете пожить в райском уголке. Сейчас все начинает расцветать. Лучшее время года. Вы останетесь и отдохнете, пока господин Вард будет в плаванье. Я возьму на себя охрану и все заботы обо всех вас. Ваши прекрасные дети будут наслаждаться здоровым климатом и окрепнут еще более. Я поставлю свою охрану и попрошу губернатора поставить японскую охрану снаружи храма... Как и теперь...

Сам Вард еще ничего не говорил жене о принятых обязательствах и о контракте. Он только выглядел подобрей.

К вечернему чаю с берега прибыл Посьет и офицеры. Явились супруги Доти и рулевой – юный гигант со своей Сиомарой, тут же смущенный и, немного похожий на сумасшедшего, первый американский консул в Японии господин Рид, с индианкой, на которой платье, казалось, трещало по швам. Рид, в самом деле, как помешанный, все время думает о консулате.

Прием происходил в маленьком салоне, где в плаваниях была детская, поэтому немного пахло пеленками.

Анна Мария вскинула руки и мягко обронила ладони по направлению к храму и райскому саду, которые прекрасно видны через открытый порт. Там духовой оркестр играл что-то итальянское, страстное и немного печальное...

«Мои дети будут жить среди цветов!» – подумала Анна Мария.