– Ну ты ведь знаешь, люди всякое болтают. С каждым разом рассказ становится все драматичнее и…

Папа вообще меня не слушал, судорожно сжимая зайчика в руках.

– Эмма, моя бедная малышка, – пробормотал он. – Ты правда не пострадала?

Я покачала головой, и отец громко выдохнул. Но зайчика не отложил.

– Это не твой дружок, которого ты таскала с собой повсюду? – спросил он. – В детский сад, к зубному и…

– Э-э… вообще-то, у меня тогда был медвежонок, а это кровать Ханны. Я сплю напротив.

– Ох!

Папа быстро поднялся, но не успел положить плюшевого зайца на место, как вошла его настоящая владелица.

– Господин Пушок снова баловался? – спросила Ханна.

– Нет, я… э-э… извини, – пробормотал папа, протянул Ханне зайчика и обернулся ко мне: – Может, нам поехать в больницу, чтобы тебе сделали томограмму на всякий случай? Или я лучше вызову «скорую»?

– Нет, – запротестовала я. – Ни в коем случае.

– Хорошо, тогда сам поведу. Но…

– Нет! – И я подтолкнула отца в сторону двери. – Я чувствую себя превосходно, мне не надо в больницу. Все в порядке, лучше не бывает. Кроме того, я знаю, насколько важно не носиться с современным ребенком, как курица с яйцом, – вспомнила я его девиз. – В общем, я со всем справлюсь.

– Правда? – спросил папа на всякий случай.

Я кивнула, он откашлялся и прогнал из взгляда заботу.

– Ну ладно. – Отец погладил меня по плечу. – Тебе действительно надо учиться справляться с неприятностями, Эмма, – проговорил он тоном преподавателя. – Искупаться в фонтане – это не конец света, а опыт, который научит тебя чему-нибудь.

С этими словами отец наконец вышел в коридор. Я быстро закрыла дверь и со вздохом рухнула на кровать.

– А ведь все совсем не в порядке, правда? – спросила Ханна.

Но я не ответила. Укрылась одеялом, завернулась в него, словно в кокон, и погрузилась в свои мысли, которые вертелись и вертелись, исчезая в вихре разных образов и стрекозиных крыльев и превращаясь в сновидения.

Проснулась я уже ночью.

Ханна тихонько похрапывала. Я, как это часто бывало в последние недели, потянулась за книгой (у меня рука не поднялась снова отправить ее в тайник западной библиотеки). В свете прикроватной лампы пролистала древние страницы.

Сегодня мне было не до того, чтобы рыться в рисунках Элеоноры Морланд или искать другие сказки. Сегодня я хотела снова начать делать записи, более того, желание взять все в свои руки и изменить ситуацию было сильнее, чем когда-либо. Я, в конце концов, все еще Эмма Магдалена Моргенрот, и я уже почти взрослая. Я должна понять, что происходит вокруг, и точка. И уж конечно я не позволю Дарси, Фредерику или какой-либо легенде либо детской сказке свести меня с ума. Вот вам!

Я достала ручку и начала самую длинную запись в книгу.

Сперва я навела в замке немного порядка: выпускники откажутся от ежегодной попойки в пользу вечера игр, а отец перестанет беспокоиться обо мне из-за падения в фонтан. Потом вписала несколько дел поважнее. Хотя сила хроники, как и раньше, внушала мне определенное уважение, мне уже надоела осторожность в экспериментах. Если я владею магической вещью, то хочу использовать ее как следует.

Например, правда, будет отлично, если несколько неприлично богатых выпускников завтра во время бала объявят, что хотят пожертвовать деньги на конюшню Штольценбурга, о которой мы давно мечтали? А отца точно обрадует премия за многолетние заслуги на посту директора. И наконец, милая Мари поедет мимо Штольценбурга и навестит поварих, вместо того чтобы просто засыпать тетю и двоюродную бабушку скучными электронными письмами.

И да, насчет фавна… Если все серьезно, пусть он немедленно объявится передо мной и объяснит, что произошло с Джиной. Я, черт возьми, хочу встретиться с ним лично, и как можно скорее! Если же его не существует и у меня просто фантазия разыгралась, это тоже отличный вариант. Или то, или другое. Или иначе? Да, я хочу наконец во всем разобраться, пока не сошла с ума. Точка.

Однако…

Только я дописала последний абзац, как меня сразу захлестнуло чувство опасности. Боже, последние строки получились совсем не осторожными! Я зашла слишком далеко? Всего несколько секунд спустя я решила на всякий случай перечеркнуть предложение о фавне.

Вернее, попыталась.

К сожалению, кончик ручки скользил по бумаге, не оставляя следа. С количеством чернил проблем точно не было, я попробовала нарисовать завиток на краю листа – никаких проблем. Но когда я пыталась изменить одно из написанных слов или зачеркнуть его, бумага словно не давала окрасить себя в другой цвет.

Интересно.

И… немного жутко, к сожалению.

Я долго выводила разные каракули по всей странице, рисовала волнистые линии, зигзаги, точки и штрихи. Но написанные слова оставались такими, какими были. После всех моих попыток надписи по-прежнему четко и аккуратно проступали среди моря каракулей, и не важно, сколько бы раз я ни черкала по ним. Даже чернильный ластик и корректор не помогли, попытка выдернуть страницу тоже закончилась ничем. Черт! Через некоторое время я сдалась, закрыла книгу, снова спрятала, на этот раз под матрас, и просто понадеялась на лучшее.

Я погасила свет и снова погрузилась в водоворот снов, не прекращавшийся до самого утра, пока меня не разбудил обычный для воскресенья на неделе встречи выпускников шум.

По сути, бал в огромном замке, полном подростков, может привести только к одному: настоящему ЧП. Некоторые наши ученицы за много месяцев до праздника придумывали себе идеальный наряд и тратили летние каникулы на штурм шикарнейших бутиков Парижа, Лондона или Берлина, вооружившись папиной кредиткой. Но были еще те, кто не особенно интересовался вечером танцев, и те, кто по мере его приближения нервничал все сильнее.

В этом году в день бала на этажах Штольценбурга, точно по расписанию, воцарился хаос. Ученицы таскали повсюду утюжки и невероятного размера чемоданчики с косметикой, примеряли разные туфли под платья, в последний миг выщипывали брови в ниточку, в то время как раздраженные бальные дезертиры спешили в комнаты отдыха, реагируя на происходящее закатыванием глаз и острыми замечаниями на слова «плойка» или «утюжок».

Мы с Шарлоттой скорее придерживались золотой середины. Хотя время от времени и нам хотелось накраситься и надеть шикарные платья. Но государственной важности мы балу давно не придавали, в отличие, например, от Хелены, которая каждый год приходила в наряде с Недели моды. Нашим платьям было по три сезона, я купила свое (темно-красное, вечернее, спереди закрытое, но с довольно глубоким вырезом сзади) в каком-то торговом центре и уже носила в прошлом году. Шарлотта надела полуночно-синюю модель, которую выбрала ее мама. А Ханна за полчаса до начала бала вытащила из груды одежды сильно помятое нечто в чернобелую крапинку и без бретелек, что назвала бальным платьем (на самом деле не такое уж уродливое, если не обращать внимания на пару складок на юбке).