— Проходите, — приветливо сказала Виола и пропустила их в прихожую.

Паула огляделась. Квартира очень отличалась от ее собственной, но она почему-то подумала, что именно так должно выглядеть жилье в Провансе, где она никогда не была. Простая, в деревенском духе, мебель, кругом цветочные мотивы на гобеленах и натюрмортах.

Гостиная была выдержана в том же, как посчитала Паула, южноевропейском стиле.

— Я поставила кофе, — сказала Виола.

На журнальном столике уже красовалось несколько розовых фарфоровых чашек — тоже в цветочках, рядом блюдо с печеньем. Мать честная, подумала Паула, и блюдо в цветочках…

— Спасибо, спасибо, — поблагодарил Патрик и осторожно присел на диван.

Они представились. Виола разлила по чашкам кофе и села в кресло, ожидая продолжения.

— Как вам это удается? — спросила Паула, пригубив кофе. — Как вы выращиваете такую красивую герань?

Мартин и Патрик с удивлением уставились на Паулу.

— У меня герань либо гниет, либо высыхает, — пояснила она.

— Ничего сложного, — скромно, но с плохо скрытой гордостью сказала Виола, — надо просто дать земле высохнуть как следует, а потом не перестараться с поливом. И еще замечательный совет мне дал Лассе Анрелль: надо время от времени удобрять мочевиной, тогда даже самые капризные сорта чувствуют себя превосходно.

— Лассе Анрелль? Спортивный комментатор из «Афтонбладет»? — недоверчиво спросил Мартин. — И на «ТВ-четыре»?

Виола, судя по всему, посчитала вопрос Мартина настолько глупым, что даже не удостоила его ответом. Для нее Лассе Анрелль был в первую очередь экспертом по герани, а то, что он в свободное время комментировал какой-то спорт, ровным счетом никакого значения не имело.

Патрик откашлялся.

— Насколько нам известно, вы регулярно встречались с Эриком Франкелем… — Он помедлил. — Сочувствую вашему горю.

— Спасибо, — сказала Виола, глядя в чашку с кофе. — Да… мы встречались. Иногда Эрик оставался у меня, но не часто… раза два в месяц.

— А как вы познакомились? — с любопытством спросила Паула.

Ей было трудно представить, что могло связывать таких на первый взгляд разных людей.

Виола улыбнулась. Оказалось, у нее совершенно очаровательные ямочки на щеках.

— Эрик читал в библиотеке лекцию… когда это было… думаю, года три назад. Или четыре? Он рассказывал о жизни в Бухуслене во время войны, и я пошла послушать. Потом мы разговорились, и, знаете, слово за слово… — Она улыбнулась какому-то приятному воспоминанию.

— Вы никогда не бывали у него дома? — Мартин после короткой внутренней борьбы потянулся за печеньем.

— Нет. Эрик считал, что так спокойней. Он ведь жил не один, они делили дом с братом. И хотя Аксель часто бывал в отъезде… нет, мы предпочитали встречаться у меня.

— Он никогда не говорил, что ему кто-то угрожает?

— Нет! Никогда! — Виола тряхнула головой. — Почему кто-то должен был угрожать Эрику, учителю истории на пенсии? Даже думать об этом дико. Абсурд!

— Может быть… но, представьте себе, ему и на самом деле угрожали. Кому-то очень не нравился его интерес к нацизму и Второй мировой войне. Кое-кому не нравится, когда историю изображают не так, как бы им хотелось.

— Эрик никогда и ничего не изображал, как вы странно выразились, — с неожиданным раздражением сказала Виола. — Эрик был истинным историком и крайне бережно обращался с фактами. Его щепетильность не знала границ. Эрик никогда не высказывался, если не был на сто процентов уверен. Истина всегда была для него истиной, независимо, укладывалась она в его теории или нет… «Изображал»… — передразнила она уже с улыбкой, заметно остыв, — не изображал, а складывал пазл. Медленно, терпеливо, кусочек за кусочком складывал пазл и никогда ничего не подгонял. Кусочек облака, кусочек голубого неба, зеленого луга… месяц за месяцем, пока не сложится. И только тогда позволял себе показать кому-то результат. Никогда не показывал полработы. — Она успокоилась, и лицо ее приобрело прежнее мягкое выражение. — У историков работа не кончается никогда. Всегда находятся новые факты, и действительность поворачивается другой стороной…

— А почему он так увлекся именно Второй мировой? — спросила Паула.

— А почему человек вообще чем-нибудь увлекается? Почему я увлеклась геранями, а не розами, к примеру? — Виола развела руками, но тут же задумалась. — Хотя в случае с Эриком не так… Не надо быть Эйнштейном, чтобы сообразить, почему Эрика так интересовала война. История с братом наложила на него колоссальный отпечаток. Думаю, за всю его жизнь это было самое сильное переживание. Он никогда об этом не говорил. Но я, как все женщины, умею читать между строк. Единственный раз он решил рассказать мне историю брата… и в этот же день я впервые видела, как он напился. Это был наш последний вечер… — У Виолы дрогнул голос. Она помолчала с минуту и продолжила: — Он пришел неожиданно, этого никогда не бывало, мы всегда договаривались о встрече. И к тому же сильно под градусом, чего раньше тоже никогда не бывало… Прошел, ни слова не говоря, к бару и налил полный стакан виски. Сел на диван и начал рассказывать. И все время прихлебывал виски. Я мало что поняла… он говорил довольно несвязно, как пьяные говорят. Но речь шла об Акселе, о том, что ему пришлось пережить в плену, как это повлияло на семью… Это-то я поняла.

— Вы сказали, ваш последний вечер… Но почему? Почему вы не встречались летом? Почему вы не поинтересовались, где он и что с ним?

Лицо Виолы исказилось — она с трудом удерживала слезы.

— Потому что Эрик со мной попрощался, — сказала она севшим голосом. — Он ушел за полночь… ушел… точнее сказать, уполз. И последнее, что он сказал… он сказал, что это наша последняя встреча. Начал рассыпаться в благодарностях… спасибо, дескать, за то, что ты появилась в моей жизни… поцеловал в щеку и исчез. Я-то поначалу решила — пьяная болтовня. Проспится. Весь следующий день, как дура, сидела у телефона, думала, позвонит, объяснит, в чем дело, попросит прощения… хоть что-то. Но он не позвонил. А меня обуяла идиотская гордость — он не звонит, так что я буду навязываться? Если бы я не была такой дурой, если бы я позвонила… может быть, он бы и не сидел там, и… — Она не закончила мысль и разрыдалась.

Паула прекрасно ее поняла и положила ладонь на руку Виолы.

— Вы ничем не могли помочь. Откуда вам было знать?

Виола вяло кивнула и вытерла слезы тыльной стороной кисти.

— Вы можете вспомнить дату? — с надеждой спросил Патрик.

— Могу посмотреть в календаре. — Виола встала. Разговор, без сомнения, причинял ей боль. — Я записываю кое-что каждый день, так что надеюсь…

Она вышла и через две минуты вернулась.

— Пятнадцатого июня. Пятнадцатого июня я была у дантиста, а Эрик приходил вечером того же дня.

— Спасибо. — Патрик встал.